Карский рейд

Шестаков с удивлением посмотрел на него:

— Второй пост? Погоди, погоди... Мы же замыкаемся на Центральную Северную?...

— Так точно... — Радист показал в журнале: — Вот, регулярные сеансы, позывные «225 — 224.»

— Ну?...

Алексей сказал с недоумением:

— А второму посту он приказал передавать наши координаты для контроля — два раза в сутки.

Шестаков задумчиво потер лоб, потом распорядился:

— Ну— ка, запроси Центральную — какие позывные у Второго поста?

Радист поколдовал с ключом, натянул наушники, довольно быстро связался с Центральной и вскоре доложил:

— Позывные Второго — «280— 279».

— А не «343 — 342» вовсе... — Шестаков горько улыбнулся, тяжело вздохнул: — Все ясно... Не было, Алексей, связи ни с каким Вторым постом... Не существовало... А было кое— что совсем другое, и похуже...

Радист не ответил, но лицо его было безмерно удивленным и расстроенным, когда Шестаков, взяв бланк радиограммы и вяло хлопнув его по спине, вышел из радиорубки...

В глубокой задумчивости шел по кораблю Шестаков. На баке остановился около группы отдыхавших от вахты матросов. Двое из них, старые приятели Федор Гарковец и Василий Зирковенко, разговаривали, безмятежно покуривая:

— Як то робыться, Хфедор, — дотошно допрашивал приятеля Василий. — Волов рэжуть, а все одно их дуже багато. Коней — нэ рэжуть, а их мало?...

Федор Гарковец авторитетно разъяснял:

— Коней мало, бо их крадуть!

— Так конокрады их кудай— то девают — знать, они там должны быть?

— Там их тоже крадуть, — безаппеляционно отвечал Федор, и матросы дружно захохотали, тем более что Федор и Василий оставались неизменно серьезными.

Грустно улыбался и Шестаков, шел дальше, смотрел, как работает команда судна, и его не оставляла мысль, что все эти работающие, отдыхающие, озабоченные и веселые люди — все, все обречены затаившимся врагом на мучительную смерть...

К счастью, они не знают этого.

Каюта была заперта. Шестаков постучался — нет ответа. Громче. Наконец, щелкнул замок, и дверь отворил Щекутьев.

Лицо его было измято сном, и он сильно потер его ладонями.

Шестаков прошел в каюту, присел у столика.

Щекутьев спросил тревожно:

— Случилось что?

— Да... Случилось... — медленно, тяжело ответил Шестаков и надолго умолк.

В каюте воцарилась гнетущая тишина, моряки неотрывно смотрели друг на друга.

Первым не выдержал Щекутьев.

— Почему ты молчишь, Николай? С чем пришел? Произошло что— нибудь?

— Произошло... — так же медленно, с трудом начал Шестаков. — Нас предали...

— Кто?!

— Ты.

Щекутьев оцепеневшими губами проговорил:

— Шутишь...

Шестаков смерил его взглядом:

— Не надо, Сергей... — Он судорожно сглотнул ком в горле: — Что ты наделал? Как ты мог?...

— Что, что я мог? — крикнул Щекутьев.

— Как ты мог обречь тысячи людей!..

Щекутьев вскочил:

— Ты с ума сошел, Николай!

— Перестань... — с отвращением сказал Шестаков. Подошел к Щекутьеву: — Сдай оружие!

— В чем дело, наконец! Ты можешь мне объяснить? — с возмущением закричал Щекутьев.

— Сдай мне оружие, — твердо повторил Шестаков. — Я все объясню.

Щекутьев пожал плечами, с презрительной миной протянул Шестакову лежавшую на тумбочке рядом с койкой кожаную кобуру с пистолетом:

— Н— не понимаю ничего...

— Ты все прекрасно понимаешь, Сережа, — грустно сказал Шестаков. — Ты предавал нас в Архангельске банде Чаплицкого...

— Какая ерунда!

— Ты сообщал ему пароль... Ты изготовил подложные документы для диверсанта, который взорвал транспорт с углем...

Щекутьев лишь пренебрежительно скривил губы.

Шестаков продолжал:

— Ты навел их на водолазные боты, чтобы устроить пожар...

— Но я же сам предложил поднять уголь со дна...

— Военная хитрость... Мы ее разгадали. Но ты не успокоился и начал наводить на нас английский крейсер в походе... чтобы отнять у голодных ребятишек последний кусок хлеба. Хотя все мы ради него рисковали жизнью...

— Вы отдаете себе отчет в том, что вы говорите? — высокомерно бросил Щекутьев.

Шестаков печально кивнул:

— Не становись в позу, Сергей... Когда— то ты сам любил, подняв бокал, провозглашать тост, китайский кажется, — «Не дай нам бог увидеть своих друзей с новыми лицами!». А сам показал нам свое новое лицо... Извини, но я человек прямой: омерзительное лицо предателя и оборотня!

— Вы обалдели все от шпиономании... Вам чудится... — начал медленно Щекутьев, видимо еще не теряя надежды оправдаться.

Шестаков перебил его:

— Ничего нам не чудится! Ты всех нас обрек на смерть! Ты был так уверен в себе, уверен настолько, что передавал наши координаты на крейсер открытым текстом...

Отойдя к иллюминатору, Щекутьев начал надевать китель.

Шестаков, помолчав немного, добавил:

— Ты знал, что, когда крейсер нападет на нас, я в первую очередь прикажу сжечь документы и радиожурнал с позывными «343 — 342»...

— Чушь какая! — нервно передернул плечами Щекутьев.

— А вот я не понимаю... — задумчиво сказал Шестаков.

— Чего же?

— Я не понимаю, как с людьми случается такое... Ведь мы же с тобой вместе воевали... вместе тонули, мерзли, голодали. Однажды ты спас мне жизнь...

Щекутьев молчал, лишь каменные желваки раскатывал по скулам.

И тогда голос Шестакова поднялся до крика:

— Что же с тобой произошло, Сережа?!