Читаем Карпинский полностью

Занятия в Геолкоме, как и во всех учреждениях, которыми руководил когда-либо Карпинский, протекали с такой тихой размеренностью, естественностью, «домашностью», что Федоров, нигде прежде толком не служивший, по натуре не склонный подчиняться регламентации и  р а с п о р я ж е н и я м,  поначалу как будто растерян, но очень скоро дает себя поглотить этому ненавязчивому деловому ритму. Считается бестактностью интересоваться, закончена ли работа, если даже она важная составная часть общей работы; никто никого никогда не торопит; все увлечены. Очень скоро Федоров убеждается, что тут под одной вывеской собраны блестящие геологические умы. Геолком переехал, занимает особнячок на 4-й линии Васильевского острова; на воротах медная табличка «Геологический комитетъ». Дорожка ведет к крыльцу; тяжелая дверь поддается нехотя; по широкой лестнице попадаешь в вестибюль. За столиком — наискосок в углу — швейцар; дверь прямо — в круглый зал со стеклянным потолком; дверь налево в коридор, куда выходят кабинеты и еще две лестницы: наверх, в мезонин, и вниз, в полуподвал.

Обязанности швейцара милостиво взял на себя обитавший неподалеку в меблированных комнатах капельдинер Александринского театра Литвинов. Кроме приглядывания за галошами, на нем лежала обязанность отправлять письма и принимать их от почтальона; он выполнял ее с огромным достоинством. Однажды Карпинский обратил внимание на то, что международная корреспонденция адресуется в Геолком на имя какого-то доктора Литвинова: оказалось, швейцар на конвертах внизу под обратным адресом «Геолком» приписывал «д-ру Литвинову».

— Ну, батенька... — развел руками Карпинский.

Отправку писем перепоручили Федорову; швейцар же теперь целыми днями просиживал в вестибюле за столиком, читая газету. Если входил кто-либо из членов Присутствия, он снимал пенсне, складывал газету, крепко разом вставал, решительными шагами подходил, принимал большими и указательными пальцами обеих рук сначала пальто, потом шляпу, трость, нагнувшись, поправлял галоши; пятачок тонул в его широкой ладони...

Когда входил Федоров, он производил усиленное шуршание газетой и отсутствующе вскидывал голову; это надо было понимать как знак полного и даже вызывающего пренебрежения. Но замечал ли эти ужимки Евграф Степанович? Замечал ли самого швейцара-камердинера, его стол, газету и пенсне? Он вечно спешил! Так мало остается времени для научных занятий! Он все старается делать быстрее, чем другие. Стремительно идет по улице, полы шинели развертываются; глаза уставлены в одну точку. Заходит в типографию Якобсона на 7-й линии, здесь печатаются «Известия» и «Труды» Геолкома. В конторке освобождают место, приносят корректуру. Садится:

— Убедительно прошу тишины!

Приходит с жалобой наборщик; у Евграфа Степановича странный почерк: красивый, тонкий и совершенно неразборчивый. Он вскакивает, летит в цех. Объясняет. Потеряв терпение, становится к кассам — литеры мелькают в его руках. Наборщик завороженно смотрит.

— Можно подумать, вы когда-то работали в типографии!

Скорее, скорее!.. Бегом в Геолком. Сегодня Присутствие. В круглом зале собрались сотрудники, профессора, академики. Зал меблирован венской мебелью. Рассаживаются за длинным столом; Карпинский садится за небольшой столик, в кресло; рядом с ним Федоров. Он будет протоколировать. Входит Литвинов с самоваром. Чаепитие непременно сопутствует заседаниям; обычай заведен Карпинским и никогда не нарушается. На столе вазочки с печеньем, баранки, сахарница.

Замыслы, которые вынашивает Федоров, грандиозны, и непостижима быстрота, с которой он претворяет их в жизнь. Относит в редакции рукопись за рукописью. Выходят «Этюды по аналитической кристаллографии», где впервые применяются понятия проективной геометрии по отношению к кристаллам. Это дает возможность раскрыть смысл некоторых неясных закономерностей и упростить кристаллографические вычисления. Но кристаллы нельзя понять, рассуждает он, не постигнув законов симметрии. «Кристаллы блещут симметрией», — пишет он.

И принимается за разработку законов симметрии. Выходят из печати «Основные формулы аналитической геометрии в улучшенном виде», «Симметрия конечных фигур», «Система правильных систем фигур». В совокупности эти монографии содержат всеобъемлющее учение о симметрии, охватывающее конечные и бесконечные системы. Федоров выводит особые геометрические законы, характерные для кристаллических систем. Законы эти соответствуют 230 различным способам, по которым только и могут располагаться элементарные частицы в кристаллах.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии