В своих диалогах о насущном известныйиудейский раввин Арье Кацин пишет, что некоторые люди не будут ничему учиться до тех пор, пока не упадут на самое дно. Лишь боль падения может привести их в чувство, вывести из духовной спячки, вернуть к реальности и в конце концов помочь им подняться. А те, кто «любя» предохраняют их от болезненного падения, в действительности оказывают им медвежью услугу[411]. Падение на дно, по его мнению, как шоковая терапия может заставить человека задуматься о своей жизни, подвергнуть сомнению иллюзии своего воображения, привести его к поиску истины.
Важно отметить, что у каждого человека — свое «субъективное» дно, своя красная черта, пересекая которую он говорит: «Хватит, нужно что-то менять!» Для одного человека даже тюрьма не является дном, в то время как для другого дном становится предупреждение начальника на работе.
Казалось, что не было более упрямого человека на земле, чем Фараон. Десять казней египетских ничему не научили его, и даже после Исхода евреев из Египта он собрал войско и бросился за ними вдогонку. Даже великое чудо расступившегося моря не остановило тирана, который вместе со своей армией вошел в пучину морскую в попытке догнать убегающих. Но затем Моисей простер свою руку над морем, и море накрыло все воинство Фараона, колесницы и всадников, утонули «все до одного» (Шмот 14:27–28).
«Нам не пристало падать духом».
«В усердии — все».
Кто скоро может упасть, тот стоит нетвердо
Что означают слова «все до одного»? Все, включая Фараона, погибли, говорят мудрецы Талмуда. В соответствии с этим мнением, гибель египтян является предупреждением всем, кто думают: «Не согрешишь — не покаешься, не упадешь на дно — не поднимешься». Ибо многие падали, но лишь немногим удалось подняться.
Однако если человек уже упал на дно, то ему нужно узнать второе мнение мудрецов, которое не противоречит, а лишь дополняет первое. Что означают слова «все до одного»? Все, включая Фараона, утонули! Оказавшись на дне морском, Фараон раскаялся — и был спасен. В дальнейшем, по преданию, он становится царем Ассирийской империи и призывает к раскаянию грешников города Нинвей.
Ударившись о дно, нужно помнить — удар судьбы должен явиться не концом, а началом. Ведь, извлекая из неприятностей жизненный опыт, человек превращает падение в начало подъема!
Ночь особенно темной кажется перед рассветом. Так и в жизни: когда, казалось бы, все безвозвратно потеряно и неизбежным кажется конец, судьба вдруг возносит своего избранника на самые вершины успеха.
Создатель первого в Японии централизованного государства, Иэясу Токугава, перед тем как стать сегуном и завершить процесс объединения страны, прошел через ужасы междоусобиц и не раз оказывался на волосок от гибели[412].
На его глазах был зарезан своими слугами дедушка, а мать была изгнана из семьи. В шестилетнем возрасте он едва не стал заложником. Отец решил пожертвовать сыном ради безопасности всего рода, и жизнь Иэясу оказалась на волоске. Через год отца Иэясу зарезал его собственный телохранитель, а Иэясу оказался в плену. Вернуться домой он смог только в девятнадцать лет, и еще два года ему понадобилось, чтобы преодолеть сопротивление буддийских общин, не признававших его власть.
«Раз начатое не может быть остановлено».
Упавшего не считай за пропавшего
Дальнейшее восхождение к вершинам власти проходило в тяжелейших боях и походах. Один за другим уничтожались реальные и потенциальные соперники. В одном из боев Иэясу Токугава был разбит наголову и еле спасся с остатками разгромленного войска. Это было самое дно — шансы на спасение неуклонно снижались, но, когда его гибель уже была, казалось бы, неминуемой, «небеса, констатирует хроника тех времен, не оставляли Токугаву»: его победитель внезапно заболел и умер.
Это был знак судьбы. Год за годом, неуклонно, Токугава упрочивал свое положение, пока не стал объединителем всей Японии, создателем третьего и последнего сегуната — сегуната Токугавы, просуществовавшего почти триста лет. После смерти Иэясу был причислен к числу ками (японских богов) под именем «Великий бог-спаситель, озаривший Восток». Судьба всю жизнь вела его дорогой, на которой отсеивались трусы и оставались только настоящие победители.