Кармалюк

Побег всегда связан с огромными трудностями и с таким же риском. Беглец сознательно идет на смертный приговор, ибо ставит себя под пулю часового. И цифры показывают — их хорошо знали все каторжники, — что из ста побегов удается меньше десяти. Да и тех, кто, преодолев тысячи смертельных опасностей, выбирается в конце концов из Сибири, зачастую ловят уже где-то в родных местах и «за неимением письменного вида» опять гонят в Сибирь, как бродяг. Если не на каторгу, то на вечное поселение.

И далеко не у каждого мечтавшего о свободе хватало смелости решиться на побег. Но все с невольным уважением относились к тем, кто шел на такой риск. Даже гордились ими. Вот, мол, такой же, как и мы, каторжник вечный, а глядите, черти мохнорылые, обвел-то он вас. Ушел. Не удержали ни замки, ни решетки. Уйдем и мы, дайте только срок. И как только нужно было помочь кому-нибудь, отважившемуся на побег, все, кроме отъявленных доносчиков, принимались за дело.

Славу о мужестве Кармалюка, о смелых побегах, о расправах с панами давно уже разнесли его побратимы по Сибири. В каждой тюрьме, в каждом остроге его встречали с особым почтением. Да и сам он, обладая поистине железной силой воли и добрым, незлобивым нравом, быстро располагал к себе сердца людей. Всем нравилось, что он в самые трудные минуты не унывал; что он умел ободрить павшего духом человека; что он, не задумываясь, мог пойти на любой риск ради товарища; что он, берясь за самое трудное дело, своей непоколебимой уверенностью в победу воодушевлял и других, увлекая их за собой. А перед его суровой правдивостью и кристальной честностью преклонялись все. В остроге бывали кражи, но не было случая, чтобы у Кармалюка что-то пропало. Людей, обворовывающих своего же брата, он терпеть не мог, и они его боялись как огня. А доносчиков там, где он поселялся, окружали таким всеобщим презрением, что они один за другим просили начальство перевести их в другие камеры.

Когда Устим увидел, что в его камере подобрались такие люди, которые не только не выдадут его, а помогут, он начал готовиться к побегу. План был очень прост. Недалеко от тюремных окон шла ограда. Если перепилить решетки — а за ними никто особо не следил, ибо не они, а ограда и часовые держали арестантов, — и связать рубахи арестантов всей камеры, то эта веревка достанет до палей. Привязав камень к одному концу, можно закинуть ее меж остриями палей и выбраться по ней за ограду. А чтобы уйти от часового, шагающего по валу, нужно выбрать ночь поненастнее да потемнее. Но если уж часовой заметит, то пули тогда, пожалуй, не миновать…

На заводе нетрудно было достать пилки. В голенищах сапог Устим принес их в острог и принялся за решетки. Общими усилиями быстро одолели их. Заделали пропилы черным хлебом, затерли ржавчиной и стали ждать ненастной погоды.

И вот с запада надвинулись грозовые тучи. У Кармалюка радостно забилось сердце: гроза, точно с родины, идет вызволять его из неволи. Заполыхали молнии, хлестнул дождь. После отбоя узники улеглись спать, а как только весь острог утих, начали лихорадочно готовиться к побегу. Связывались рубахи и тут же делалась проба: выдержит ли узел. Допиливались до конца прутья решетки.

И вот настала решающая минута. Кармалюк тряхнул решетку, и она, поддаваясь его богатырской силе, начала отворяться, как калитка, слабо потрескивая.

— Готова! — сказал Устим, отогнув решетку. — Теперь подержите меня, а я стану на подоконник и заброшу камень на пали. Да рубашки скрутите так, чтобы не запутались.

— Как бы часовой стука камня не услышал…

— Выжди удара грома…

— Да он и носа не высунет из будки в такую грозу.

— А то черти его знают. Береженого и бог бережет.

— Держите крепче, — приказал Устим, — кидаю.

Устим раскрутил камень и бросил. Связанные рубахи, мелькая, точно испуганные белые птицы, бесшумно понеслись в темноту. Глухо бухнул о пали камень, и рубахи вытянулись в струну.

— Добре! Теперь натягивайте покрепче и держите. Кто первым бежит, как гласит поговорка, тому первому и пуля. Но Кармалюка никогда это не останавливало. Обняв всех соузников своих, он стал карабкаться по самодельному мосту. Темнота была такая, что хоть глаз выколи. Но вот рубахи ослабли: значит, он ухватился за верхушки палей. А вот и дернул три раза: давай следующий. Но никто не спешил лезть за ним, а все затаив дыхание ждали: грохнет выстрел часового или нет. Прошла минута, вторая, третья… пятая! Выстрел не раздался. Все. Теперь лови ветра в поле. Ну, Устим, счастье еще не отвернулось от тебя. Да будет оно идти рядом с тобой через всю Сибирь до самой Подолии! А там каждый куст — родной дом…

Когда утром открыли камеру, то в ней не было ни одного арестанта. Поднялся страшный переполох. Доложили коменданту, губернатору. Снарядили солдат и казаков в погоню. Почти половину беглецов в первый же день поймали, а остальные скрылись. Но поиски продолжались, и все арестанты острога несколько дней спорили: найдут Кармалюка или нет?

— Все равно далеко не уйдет, — говорили одни.