Карлуша

А летал плохо. Два круга по комнате и уже задохнулся. Загонять в клетку не надо было, он знал свое место. Его клетка – его домик. Как-то разрешили мне поставить аквариум, пустой, на подоконник, и положить туда морские камни. Что, собственно, я и сделал. Все равно как-то он пусто смотрелся без воды. И решил я налить в него воду. Налил, хорошо не до верху, а так, наполовину. И поставил я этот аквариум рядом с клеткой. В своей мечте лелеял завести какую-нибудь рыбку. Вот так сидел и глядел на пустой, но наполненный водой аквариум. Кенка скакал рядом в клетке, с жердочки на жердочку. Скакал, да все попискивал. Вошли бабушка да мать. О чем говорили не помню, только захотелось бабушке выпустить Кенку. Чего, мол, взаперти? Да пусть полетает. Ну и открыла клетку. Кенка сел на дверцу и вспорхнув, сделал пару кругов по комнате. Мама и бабушка о чем-то говорили, а Кенка приставал то к одной, то к другой. Я тоже отошел от подоконника в другой конец комнаты, а Кенка развеселился.

– Во, летает все, сейчас где-нибудь нагадит. – проворчала бабушка, глядя на разыгравшуюся птичку.

В это время Кенка подлетел к…но только не к своей клетке! Ему необходимо было разведать, а что это такое поставили рядом с ней? Поверхность налитой воды абсолютно гладкая. Не видя ее, а значит и не чуя опасности, кенор с ходу садится прямо в аквариум до половины наполненный водой! Что тут началось! Бедная птица! Бедный кенор! Нет, купаться он любил, но к водоплаванию был как-то явно не готов. Брызги, вылетевшие из аквариума, может и были похожи на малюсенький оживший гейзер, которому не терпелось показать свою силу. Я впервые слышал, как он, Кенка, кричал, прося помощи. Таким высоким и стройным я его тоже ни разу не видел. Распластав свои желтенькие, крылышки на поверхности воды, задрав голову с выпученными от страха глазами, он перебирал своими тонюсенькими ножками по каменистому дну аквариума. Моя реакция была молниеносной:

– Кенка! – заорал я, так как был напуган этой ситуацией не меньше его.

Через секунду Кенка в моих руках, перепуганный, но живой. Еще через секунду он уже в клетке, обсыхает и понемногу отходит от шока после вот такого незапланированного купания. А минуту спустя, аквариум покидает подоконник, теперь уже на долгое время.

***

Кенка любил купаться. Особенно в яркие солнечные дни, да еще и когда бабушка уберет клетку. Ставила она ему баночку с широким горлом, наполненную теплой водой. И вот тут птица начинает хозяйничать. Сначала головой воду цепляет, привыкает как бы. Потом и весь в банке оказывается и начинает бултыхаться! Брызги во все стороны летят! Как накупается, так на жердочку сядет и давай отряхиваться от воды. Чистюля!

– А! Опять накупался! – только и вздыхает бабушка. – Ведь только поменяла ему все! А он опять накупался!

Долгим был жизненный путь Кенки. Когда состарился, то летать не очень-то любил. Но, как и обычно, как спать, так все щурится, а потом сунет голову под крыло, подожмет одну лапку и превращается в пушистый шарик с хвостиком. Под конец жизни когти отрасли у него и завились, мешая старту, так как цеплялись за жердочку. А подстричь их боялись. Вдруг что не так будет. Так и доживал наш Кенка свои дни земного странствия.

– Старость не в радость, – проговорила как-то бабушка, глядя на него. И в этой ее реплике послышалась нота сравнения кенора с человеком. Она это как будто человеку, равному себе сказала. И верно ведь. Только она и ухаживала за ним, с ним так и попрощалась. Незадолго до смерти Кенка уже не купался, а только сидел на жердочке, тяжело дыша и что-то перебирая своим крохотным клювиком. Он сделался взъерошенным, перья уже не лежали один к одному. А потом и вообще обнаружили его сидящим на дне клетки, что не свойственно птицам. Бабушка даже прослезилась, глядя на его страдания. Она-то понимала, как ему тяжело, ведь она сама – бабушка.

– Бабушка, а ты чего плачешь? – спросил я, глядя на нее.

– То и плачу, что ты еще ничего не понимаешь. – ответила она – Ну все, давай, давай, иди от сюда.

Только теперь, спустя много лет я понял, что бабушка увела меня от умирающего от старости Кенки. Мал я был еще, все забудется. И в этот вечер, как сквозь сон услышал я тоненький вопль, исшедший из крохотного тельца, вопль прощания хоть и с земной, но жизнью. Утром следующего дня клетка Кенки была пуста, и вся покрыта небольшим куском белой чистой ткани.

Хомка

Бедная моя бабушка! Сколько на ее плечи взваливалось всяких забот. То, понимаешь, то, то, понимаешь, это. А тут еще хомяка приволокли!