Карл Великий. Основатель империи Каролингов

А теперь светская паства монастыря Святого Мартина доставляла немало беспокойства Алкуину своей привычкой рыскать в поисках вина и женщин за стенами обители. Он сразу же призвал авторитет и власть Шарлеманя в данном вопросе, но не согласился на осуждение своих монахов и своей церкви. Алкуин возразил, что знает братию обители Святого Мартина лучше, чем те, кто ее обвиняет. Если на то пошло, в большей степени виновны были те, кто приехал из Орлеана и пытался вломиться в церковь. И еще: «Я так долго служил, и все тщетно… если меня обвинять в предательстве и на старости лет… Все золото франков не могло бы заставить меня организовать такие опасные беспорядки в лоне церкви».

Между тем неумолимый Шарлемань отправил «государственных посланцев», чтобы те с корнем выкорчевали зло в Туре. Алкуин не колеблясь отослал нескольких юных монахов искать спасения от «разящего гнева Теодульфа» в далеком краю, в Зальцбурге у архиепископа Арно.

Подобное столкновение сильных умов по вопросу власти и прав человека являлось признаком пробуждения активной работы мысли.

В этом кипящем котле народов, который представляла собой страна франков, начиналось возрождение. До сих пор на дорогах Франкского государства нельзя было увидеть ни одного менестреля, встречались только паломники, посещавшие новые храмы; для принцев художники не писали портретов, а скульпторы не создавали своих творений. Неловкие руки вырезали из дерева по образцам, скопированным с византийских изделий из слоновой кости, а золотых дел мастера изготовляли мелкую посуду, похожую на ту, что была в сокровищнице аваров; женщины на ткацких станках копировали рисунки из четырех евангельских сборников Шарлеманя. В монастыре в Реймсе монахи с новым рвением принялись писать портреты как в жизни.

Прямолинейно, но, без сомнения, энергично западный дух начал выражать себя в стремлении к лучшей жизни, которую мы знаем как каролингский ренессанс, что попросту означало возрождение под властью Карла. Каким трудным был этот процесс, описано в манускриптах той эпохи.

То, что напечатано и читают сегодня, мы принимаем на веру. Однако 15 веков назад с окончанием bonae literae[37] римлян наблюдалась полная неразбериха в рукописях, которые сначала неумело переписывали с греческого и римского, а после друг у друга. Ко времени правления династии Меровингов письменность, как и мыслительный процесс, упала до самого низкого уровня.

В течение этого периода невежества Средних веков письменность сохранялась только в монастырях и, в очень примитивной форме, в секретариатах некоторых королевских дворов. Будучи рассеянными по широкой территории, эти центры выживания выработали собственную манеру письма. Больше не существовало образца, с которым можно было бы работать, и переписчики, с пером в руке склонившиеся над кусками выскобленной овечьей шкуры в плохо освещенных помещениях, естественно, создавали то, что было легче для них, а не то, что было легче прочесть. Обычно только переписчик мог читать то, что сам написал.

Конечно, многие из них видели большие прямоугольные латинские буквы, вырезанные на стенах или гробницах – вроде надгробного языка. Но для того чтобы написать целую книгу прописными буквами, требовался немалый труд, не говоря уже о лишнем расходе драгоценного пергамента. Угловатые прописные буквы хорошо подходили для заголовка на странице; страницу они писали по-своему, курсивом. Даже в канцелярии папы римского выработали дрожащий почерк, который могли расшифровать только посвященные. Кое-что из замечательного древнеримского письма сохранилось в Ирландии и превратилось в изящное, изолированное от всех письмо в Лидисфарне.

Между тем несколько испанских монастырей использовали аккуратную, но совершенно непохожую на остальные манеру письма визиготов, а беневентанскиемонастыри выработали мелкий почерк, где все буквы писались слитно, и это вполне удовлетворяло беневентанцев. Сложность состояла в том, что сами буквы в разных местах писались по-разному, а ирландцы вообще создали свой собственный алфавит, который потом распространяли миссионеры вроде Галла и Колумбана в самых глухих местах Франкского государства.

И тогда в одном монастыре, в Корби, где занимался исследованиями Адальгард, вывели что-то вроде общего знаменателя в письменности, отчасти под влиянием древних римлян, отчасти под влиянием кельтов. (Все это время письменность Константинополя оставалась достаточно понятной и разборчивой, но это была греческая письменность, вряд ли когда-либо вызывавшая интерес на Западе.) Терпеливо переписывая свои книги, писцы в Корби натолкнулись на способ письма, известный как минускул[38], с двумя существенными преимуществами. Строчные буквы, достаточно маленькие, легко выводились пером, одновременно сохранялась четкая форма больших, прописных букв (маюскулов). Почерк хорошо смотрелся, и каждый мог прочесть написанное с первой или со второй попытки.