Под этим заявлением король франков подразумевал именно то, что сказал. Он правил своим королевством и в качестве главы церкви. Прежде всего он возлагал на себя ответственность священника, несущего слово Божье своему народу. И в обстановке тех лет его духовенству, возможно, показалось, что и Рим, и Константинополь совершили ошибку. Шарлемань полагал, что его вере бросили вызов. Подобно Мартину Лютеру, вождю Реформации, он мог бы сказать: «На том стою и не могу иначе».
Как и Лютер, Шарлемань за подтверждением обратился к Священному Писанию. Указы, изложенные в «Книгах Каролингов», возможно, были сформулированы Алкуином, но звучали очень похоже на эдикты самого Шарлеманя: «…епископы должны понимать молитвы, которые они произносят во время мессы… они должны понимать молитву Богу и уметь объяснить ее значение… Также они не должны читать вслух никаких фальшивых письмен или лживых писаний… или они приведут людей к ереси… также они не должны позволять священникам учить людей своим собственным воображаемым мыслям, а не тому, о чем говорится в Священном Писании».
Этот призыв к духовенству, в свою очередь, привел упрямого Арнульфинга к открытому столкновению с бытовавшей в то время ересью в Испании. Там христиане на отрогах северных Пиренейских гор соприкоснулись с идеями мусульманских и иудейских книжников. Эти ученые развивали собственное независимое учение. Один из них, Феликс, епископ из Ургеля, оспаривал принцип Святой Троицы, утверждая, что человек по имени Иисус был просто приемным сыном Бога. Будучи честным человеком, Феликс рьяно проповедовал свою веру в усыновление, и его учение находило широкий отклик в церквях на Пиренеях. По мнению Шарлеманя, Иисус разделял божественное происхождение своего Отца. Мог ли обычный человек, даже усыновленный, принести спасение всему человечеству? Он призвал Алкуина и Теодульфа не допустить ереси и убедить Феликса в его ошибке и спешно послал Ангильберта в Рим для консультации с новым папой римским.
В общем, вышло так, что к концу столетия Шарлемань внутренне ощутил себя главным защитником церкви, тогда как преемник Адриана оставался лицом неизвестным. В то же самое время Алкуин, как и прежде, боролся с непрекращающимися проблемами веры и с несгибаемой волей своего короля.
– Я полетел в свое любимое гнездо, – говорил он, ища уединения в монастыре Святого Мартина.
Там, на берегу родной реки, разочаровавшись в своей работе аббата, он страстно желал снять с себя бремя немыслимой ответственности и обрести покой в монастырской обители. Мог ли он отыскать хоть какое-нибудь решение проблемы личности Шарлеманя и его растущей власти? Задача Алкуина, состоявшая в том, чтобы полностью отредактировать новый текст Библии, казалась выше его сил, и он написал Шарлеманю, что его мозг отказывает ему. Когда-нибудь второй Иероним или вдохновенное братство справится с этой задачей, но ему это уже не под силу.
«Не жди, когда наступит царство совершенных умов, – отвечал Шарлемань, – этого никогда не случится».
Он желал, чтобы новая Библия, четкая и ясная до последнего слова, была закончена и отдана ему в руки. Поэтому Алкуин продолжал трудиться, вникая в тексты духовных отцов, чтобы опровергнуть Феликса. Он вчитывался в древнегреческие священные книги до тех пор, пока у него не начинала разламываться голова, и тогда он ложился навзничь на свою койку и засыпал мертвым сном.
И в этот момент поступили вести из Рима, о которых никто и не помышлял.
Открытым текстом хроники 799 года сообщают, что «римляне схватили папу Льва III, выкололи ему глаза и отрезали язык. Будучи доставлен в тюрьму, он бежал ночью через стену и предал себя в руки посланников великого короля, иначе говоря, в руки аббата Вирунда и герцога Винигиса, правителя Сполето, которые в то время находились в базилике Святого Петра».
Этим событием ознаменовалось начало года великих свершений.
Для человека, который поклялся защищать свой народ от внешних врагов и укреплять его веру внутри страны, этот год принес немало беспокойства. В Испании, где Шарлемань жаждал с корнем выкорчевать веру в усыновление Иисуса, франки неожиданно потерпели поражение на море, когда арабские пираты хлынули на Балеарские острова. Волна страха и беспокойства охватила все подвластные Шарлеманю прибрежные земли, включая Бретань и противоположный берег Эльбы. Двое из «государственных посланцев» были убиты.
С Восточной марки пришли еще худшие вести. «Двое из вождей франков погибли, – повествует Эйнгард. – В городе на побережье (неподалеку от Фьюма) Эрик, герцог Фриульский, был убит в результате предательства. И Герольд, правитель Баварии, встретил свою смерть, разъезжая взад и вперед перед своими воинами, готовясь к сражению с гуннами».