Карл Маркс

Маркс не мог не оценить сердечности и стремления всех членов семьи Кугельмана сделать его пребывание в их доме предельно приятным. Здоровье его улучшалось с каждым днем. Он позабыл на время о болезнях и радовался тому, что был на родной земле.

В свободные, обычно ранние часы, за чашкой кофе, приготовленным с особой старательностью и завидным уменьем госпожой Кугельман, которую за благовоспитанность и изящные манеры Маркс в шутку прозвал графиней, шли нескончаемые разговоры. Беседа всегда бывала очень занимательна. Маркс говорил совсем просто, никогда не впадая в поучительный тон. Беспощаден он был, лишь когда высмеивал всякую преувеличенную чувствительность и слащавость в ком бы то ни было. У него был подлинно абсолютный слух на каждую душевную фальшивую ноту, наигранность в поведении или словах. Тогда, саркастически улыбаясь, цитировал он стихи Гейне:

Раз барышня стояла
Над морем в поздний час
И горестно вздыхала,
Что солнца луч погас.[27]

Гертруда Кугельман интересовалась философией, и Маркс терпеливо, в самой доступной форме, объяснял ей, в чем особенности и различия взглядов Фихте и Шопенгауэра, Нередко приводил он примеры из Гегеля.

— Увы, — заметила как-то Гертруда, вздохнув, — я никак не могу понять учения этого великого немецкого философа.

Желая ее ободрить, Маркс, улыбнувшись, сказал полушутя:

— Пусть это вас не смущает. По словам самого Гегеля, ни один из его учеников не понял его, кроме Розенкранца, да и тот понял неправильно.

С Людвигом Кугельманом Маркс очень скоро стал на короткую приятельскую ногу. Он прозвал преданного и открыто восхищавшегося им врача в шутку Венцелем и затем всегда так к нему и обращался. Прозвище это произошло вследствие смешного рассказа самого Кугельмана о его путешествии в Прагу. Там какой-то гид крайне наскучил врачу, повествуя о добром и злом Венцелях — двух чешских правителях. Один царь Венцель творил множество злодеяний, другой, с тем же именем, — немало добра. С тех пор, в зависимости от высказываний Кугельмана, Маркс называл его либо хорошим, либо нехорошим Венцелем.

Обычно до обеда Маркс оставался один в той комнате — кабинете, которая, помимо спальни, была ему предоставлена в доме друзей. Он писал письма, читал газеты и правил корректуру первого тома «Капитала».

В спокойные и радостные дни пребывания в Ганновере Маркс ответил на письмо своего единомышленника, горного инженера, немца Зигфрида Мейера, поселившегося в Соединенных Штатах, в Нью-Йорке.

Письма нередко отражают душу того, кто их пишет, тайное тайных сердца. Маркс писал:

«Итак, почему я Вам не отвечал? Потому что я все время находился на краю могилы. Я должен был поэтому использовать каждый момент, когда я бывал в состоянии работать, чтобы закончить свое сочинение, которому я принес в жертву здоровье, счастье жизни и семью. Надеюсь, что этого объяснения достаточно. Я смеюсь над так называемыми «практичными» людьми и их премудростью. Если хочешь быть скотом, можно, конечно, повернуться спиной к мукам человечества и заботиться о своей собственной шкуре. Но я считал бы себя поистине непрактичным, если бы подох, не закончив своей книги, хотя бы только в рукописи.

Первый том работы появится через несколько недель в издании Отто Мейснера в Гамбурге. Заглавие: «Капитал. Критика политической экономии»…

В гостеприимном доме Кугельмана, в кабинете, где обычно писал и читал Маркс, на письменном столе возвышался чернильный прибор, украшенный статуэткой Минервы. Богиня держала в руке сову — символ мудрости. Совушкой прозвал Маркс маленькую дочь Кугельмана, Френцхен, которая пришлась ему особенно по душе благодаря пытливому, быстро схватывающему, не по-детски глубокому уму.

Обычно, осторожно постучавшись в дверь и сделав церемонный книксен, девочка подходила к его большому креслу, немного стесняясь. Карл подхватывал ее и усаживал на колени, и скоро из кабинета доносились детский смех и веселый говор. Дети находили в Марксе неиссякаемый кладезь забавных историй, сказок и шуток. Восьмилетняя Франциска горячо привязалась к грозному, по мнению врагов, и сердечнейшему для друзей вождю крепнувшего из месяца в месяц Интернационала.

В это же время Бисмарк снова прислал к Марксу одного из своих приближенных, адвоката Варнебольда. Глава прусского правительства хотел бы использовать доктора Карла Маркса и его большие таланты на благо немецкого народа. Карл тотчас же сообщил об этом Энгельсу и вскоре получил ответ.