Карл Маркс

Промышленный кризис 1847 года, подготовивший февральское восстание, в это время в большинстве европейских стран прекратился и сменился бурным подъемом. Работая над отчетами, прессой, экономическими обзорами, Маркс и Энгельс пришли к выводу, что их былые надежды на скорую революцию не имеют под собой в данное время никакой почвы. Этот вывод потребовал новой боевой тактики.

«При таком всеобщем процветании, — писали Маркс и Энгельс, — когда производительные силы буржуазного общества развиваются настолько пышно, насколько это вообще возможно при буржуазных отношениях, о действительной революции не может быть и речи…»

Они утверждали, что подъем революционной волны будет следствием нового кризиса, который неизбежен, как и сама революция.

Совсем иными были настроения Виллиха и только что вернувшегося из Германии Карла Шаппера. Оба они увлекли за собой многих лондонских членов союза. Как узник, заточенный в тюрьме, теряя ощущение действительности, постоянно ждет и верит в освобождение и строит несбыточные планы, так обреченные на изгнание немецкие революционеры жаждали нового восстания и считали, что могут ускорить его по своей воле. Они рвались в бой, который неизбежно закончился бы поражением, и требовали действий, не считаясь с экономической и политической обстановкой. Это было опасное безумие, похожее на то, которое обуяло Гервега и обрекло затем на гибель горсточку храбрецов его отряда.

Тщетно Карл и Фридрих порознь и вместе со своими сторонниками пытались образумить Виллиха и Шаппера. Ничто не помогало. Доводы разума и логики только ожесточали их. Они не были ни достаточно образованны, ни предусмотрительны. Жизнь в эмиграции приводила их в отчаяние. Раскол среди членов Центрального комитета союза становился неотвратимым, осложняя и без того трудные дни изгнанников.

Конрад Шрамм пришел к Марксу, чтобы затем вместе с ним идти на заседание. Ничто в Конраде Шрамме не напоминало купца. Он скорее походил на романтического поэта. Худое лицо его было обрамлено вьющимися бакенбардами, и глаза, очень ясные и блестящие, смотрели дерзко и мечтательно. Вспыльчивый, прямолинейный, подверженный смене настроений, он был страстно предан идее коммунизма и самому Марксу. Женни и дети любили Шрамма, радовались его посещениям. В их квартирке молодой человек чувствовал себя непринужденно и легко.

Карл встречал его обычно шутливым приветствием:

— Салют, юный романтик коммунизма!

На заседание Центрального комитета явились девять человек, в том числе Энгельс, Генрих Бауэр, Эккариус, Шаппер и Виллих.

Маркс заговорил первым. Он предложил перевести Центральный комитет из Лондона в Кёльн, передав его полномочия тамошнему окружному комитету. Решение должно было быть сообщено немедленно членам союза в Париже, Бельгии, Швейцарии и Германии. Далее Маркс настаивал на выработке новым Центральным комитетом устава и создания в Лондоне двух округов Союза коммунистов, не поддерживающих отныне друг с другом никаких сношений и связанных только тем, что оба принадлежали к одной партии.

— Мои мотивы, — сдерживая возрастающее возбуждение, продолжал говорить Маркс, — следующие: на место универсальных воззрений «Манифеста» ставится немецкое национальное воззрение, льстящее национальному чувству немецких ремесленников. Вместо материалистического воззрения «Манифеста» выдвигается идеалистическое. Вместо действительных отношений главным в революции изображается воля. В то время как мы говорим рабочим: вам, может быть, придется пережить пятнадцать, двадцать, пятьдесят лет гражданской войны для того, чтобы изменить существующие условия и чтобы сделать самих себя способными к господству, — им вместо этого говорят: мы должны тотчас достигнуть власти или же мы можем лечь спать. Подобно тому как лжедемократы употребляют слово «народ», так употребляется ныне слово «пролетариат» — как пустая фраза. Чтобы претворить эту фразу в жизнь, пришлось бы объявить всех мелких буржуа пролетариями, то есть представлять мелких буржуа, а не пролетариев. На место действительного революционного развития пришлось бы поставить революционную фразу.

— Вы не станете отрицать, Маркс, что без воли нет победы? Спросите любого военачальника. Все, право, так просто. Надо разойтись, нам не по пути! — зычно крикнул Виллих.

Маркс посмотрел на него уничтожающим взглядом и продолжал, повернувшись к Шапперу, который ерзал на стуле и лихорадочно записывал что-то.