Карл Линней

Это настоящая крамола, смягчить которую нельзя было осторожным замечанием: «…близость в его системе животных и человека не говорит еще об их кровной связи».

Советский школьник в четвертом классе скажет: «Человек когда-то произошел от обезьяны». И никто его за эти слова не побранит, не накажет. Наоборот, в библиотеке дадут прочитать книжку, в классе учитель получше объяснит.

Не во всех штатах Северной Америки можно сказать об этом открыто, не боясь преследований. Да и в Англии, на родине Чарлза Дарвина, создавшего учение о происхождении всей живой природы по естественным законам, и там не всюду в школе рассказывают об этом. Чаще всего обходят эти вопросы молчанием.

А в XVIII веке… Мысли о сходстве человека с животным считались вредными для общества, преступными, люди, разделявшие их, — опасными.

Когда-то в глубокой древности сложилось много легенд о возникновении первых людей. По сказаниям жителей жарких стран, человек произошел из влажной земли под действием солнечного тепла. Северные народы, жившие в лесах охотой, называли своими предками оленя, медведя. Другие, источником существования которых был рыбный промысел, вели человеческий род от рыбы. По некоторым сказаниям человек высечен из камня, по другим — вылеплен из глины, вырезан из дерева, создан с разным цветом кожи из земли различных колеров. У многих народов сложились поверья о происхождении человека из яйца. Это также понятно: люди, наблюдая, как птицы вылупляются из яиц и потом становятся взрослыми, могли предположить, что и человек появился подобным образом.

С появлением и распространением религий возникло учение о сотворении человека богом. Все религии учат, что человек состоит из двух начал: тела и души.

Человек должен заботиться о своей бессмертной душе и смиренно переносить тяготы жизни: их посылает бог для испытания. Богом установлены вечные и неизменные порядки в человеческом обществе — деление на классы, бедность и богатство. Нетрудно понять, кому выгодны такого рода рассуждения. Религия стремилась освятить и оправдать в глазах людей общественное неравенство и эксплуатацию человека человеком. Наука раскрыла этот обман. Понадобились тысячелетия, усилия и мужество многих ученых, чтобы разгадать окутанное тайной прошлое человека…

И надо по достоинству оценить смелость Линнеуса, поставившего в системе человека рядом с обезьяной. Необходимо понять, что одно признание сходства между ними, тем более близость в системе, неизбежно наводили на вопрос: а нет ли тут и кровного родства?

Человек поставлен первым в классе млекопитающих, в отряде приматов, вместе с обезьянами и полуобезьянами. Линнеус сделал это за 120 лет до появления теории Чарлза Дарвина о происхождении человека от обезьяны, сделал впервые в истории науки. И это была огромная заслуга.

Через несколько лет по возвращении из Голландии, в 1747 году, Линнеус в письме к знакомому ботанику говорит: «Не угодно то, чтобы я помещал человека среди антропоморфных; но человек познает самого себя. Давайте оставим слова, для меня все равно, каким бы названием мы ни пользовались; но я спрашиваю у тебя и у всего мира родовое различие между человеком и обезьяной, которое вытекало бы из основ естественной истории. Я самым определенным образом не знаю никакого; о, если бы кто-либо мне указал хоть единственное».

Подумаем над этими словами. Замечательно, что Линнеус ищет естественные различия между человеком и животным. Другое, на котором настаивает религия — душа, — его не интересует в данном случае.

Только заметим, что слова «естественная история» тогда не звучали в том смысле, как употребляют их теперь, — они означали подробное описание признаков строения, а не происхождение одних организмов от других.

А мог ли больше сказать Линнеус о человеке и обезьяне?

«Если бы я назвал человека обезьяной или наоборот, на меня набросились бы все теологи». Вот в чем дело: нужно было соблюдать очень большую осторожность, иначе «набросились бы» попы. Влияние отцов церкви было очень сильным во всех странах. Под давлением этой общественной обстановки не все можно было сказать откровенно. Приходилось кое о чем умалчивать, недоговаривать. И Линнеус это очень ясно выразил в приведенном письме.

Да, обстоятельства обязывали к осторожности, но ученого беспокоила другая мысль: несмотря на ярость попов, не должен ли он высказаться яснее? «Может быть, я должен был сделать это по долгу науки», — пишет он в том же письме.