Интересна в этом отношении позиция биографа Вильгельма Либкнехта, уже упомянутого нами Курта Эйснера. Этот литератор был человек, лично бескорыстный и субъективно преданный рабочему классу. В германской революции 1918 г. он «сыграл роль, в общем близкую к русским «меньшевикам-иинтернационалистам». Вел пацифистскую агитацию против войны, стоял (как «независимый» с.-д.) во главе «революционного» Баварского правительства и был убит фашистом графом Арко в Мюнхене. В германской с.-д. партии в свое время занял одно из первых мест среди ревизионистов — с самого возникновения ревизионизма. Был не столько практическим вождем ревизионизма, сколько его «пером». Когда Вильгельм Либкнехт в 1900 г. умер, именно Эйснеру официальная германская с.-д. партия поручила написать биографию Вильгельма Либкнехта.
Эйснеру ужасно хочется использовать в интересах ревизионизма слабые места в жизни и деятельности Либкнехта-отца. И прежде всего ему хочется доказать, что Либкнехт вовсе и не чувствовал себя до конца сторонником учения Маркса-Энгельса. Вильгельм Либкнехт — пишет Эйснер — «никогда не был рабом (!) господствующего над умами мыслителя (der Sclave des herrschenden Denkers)», читай — Маркса. Совершено напротив. «Когда сын его Карл, беседуя с отцом по поводу предстоявшего молодому человеку выбор профессии, сказал отцу, что он хочет выбрать своей специальностью политическую экономию с тем, чтобы иметь возможность защищать марксизм, — Либкнехт-отец выказал прямое негодование по поводу такого отказа от идейной самостоятельности» (
Откуда Эйснер знает об этой «беседе» между Либкнехтом-отцом и Либкнехтом-сыном — неизвестно. Из каких источников идет передача этой беседы? У самого Карла Либкнехта нигде нельзя найти и намека на что-либо подобное. В подкрепление такой своей «интерпретации» отношения Вильгельма Либкнехта к учению марксизма Эйснер приводит лишь следующее: «Свою роль популяризатора марксизма Либкнехт понимал столь ограничительно, что иногда он попадал в в прямой конфликт с Марксом. В один прекрасный день последний предъявил Либкнехту прямое обвинение в том, что в его выступлениях в лондонском Союзе коммунистов он нарушил принципы марксизма и сделал совершенно недопустимые теоретические и тактические уступки противникам. Маркс решительно отказался от таких посреднических услуг и заявил, что когда захочет что-либо сказать рабочим, он будет это отныне делать непосредственно. Либкнехт не стал оспаривать факта, но заявил, что было бы безумием, если бы рабочая партия заперлась в воздушном замке теории и витала где-то над рабочими. Без рабочих нет рабочей партии. Ну, а рабочих мы должны-де брать таким, какие они есть. Спор принял острый характер, и Либкнехт на несколько месяцев перестал бывать у Маркса». (Ibid. 38.)
Нет никакого сомнения в том, что Эйснер здесь «немножко» преувеличивает и даже прямо рисует карикатуру. Но верно то, что полного проникновения в теорию Маркса-Энгельса у Либкнехта-отца не было, что орудием теории он вообще до конца не овладел, — что и было его наиболее слабой стороной как вождя пролетарского движения. Именно эта коренная слабость Вильгельма Либкнехта влекла его иногда к оппортунистическим ошибкам и мешала ему дать мировому пролетарскому движению еще бесконечно больше того, чем он дал ему в действительности.
Недостаточная любовь к теории и недостаточное понимание всей важности ее для пролетарского дела, непонимание того, что теоретическая непримиримость должна быть неотъемлемой чертой пролетарского революционера, сыграли с Вильгельмом Либкнехтом особенно плохую шутку в полосу объединения эйзенахцев с лассальянцами и выработки пресловутой «объединительной» Готтской программы (1875). Из всех опубликованных теперь ИМЭЛ материалов (ср. так-же несокращенное изд. «Мемуаров» Бебеля) ясно, что именно В. Либкнехт несет наибольшую ответственность за принципиальные уступки, сделанные тогда в «объединительной» программе лассальянцам, а также за то, что один из самых гениальных документов, вышедших из-под пера Маркса, — мы говорим о «Критике Готтской программы», — не был сразу опубликован, а пролежал долгие годы под спудом. Никто другой в ту пору не мог и решиться поступить так с рукописью Маркса. Львиная доля вины во всяком случае лежит на нем. Именно опираясь на свои личные связи со «стариками», на свою старую личную дружбу с Марксом, Вильгельм Либкнехт взял смелость поддержать это печальное мероприятие.