Карл, герцог

– И в этот миг, Ваше Величество, мною овладел испуг. Я подставил руку между свечой и иконой, чтобы воск капал мне на руку, но то ли я был слегка неловок, то ли в том была воля Провидения, но свеча погасла и я вынул её, ибо она могла причинить вред иконе, а через неё Заступнице нашей, – Доминик снова перекрестился и продолжил. – Тогда я вернулся к себе и лег спать, пребывая в великом смятении. Посреди ночи я проснулся оттого, что меня словно бы кто-то легонько будил, напевая песню. Когда же я открыл глаза, то узрел Деву, и на душе у меня стало невыразимо легко. «Что я должен делать?», – спросил я. Она ответствовала: «Иди и спаси его». Я оделся, выбежал во двор и увидел человека, тонущего в реке, что была неподалеку. Когда я наконец вытащил его на берег, то обнаружилось, что это тот самый кривой аптекарь, свечу которого я затушил. Пребывая в великом сомнении и в страхе быть искушенным, я всё же разрешил ему войти в дом, обсушиться и переночевать.

По лицу Людовика бродила неопределенная гримаса. Пора было объявлять перекур.

– Продолжайте, юноша, продолжайте, – пропел Людовик.

– Да, Ваше Величество, – смиренно сказал Доминик. – Тогда наутро я первым делом бросился в церковь. На чудотворной иконе по-прежнему была отчетливо видна капля воска и, поставивши свечу, я осторожно, чтобы никто не видел, хотел было отколупнуть порчу ногтем, но в этот миг я вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Я обернулся и увидел у алтаря сияющий силуэт Приснодевы нашей. «Что я должен делать?» – снова вопрошал я, опускаясь на колени, готовый воспринять кару, равно и благодать. Она ответствовала голосом, прекрасным, как голос самой милой Франции: «Иди и служи величайшему государю мира». Тогда я пошел в Париж.

Доминик, склонив голову, смолк. «Льстец», – только и успел подумать Коммин, а Людовик уже припечатал:

– Ну что ж, Доминик. Иди и служи!

Ревнивое негодование Коммина, взволнованный жест Людовика в сторону Доминика. Король растроган! Кто-то нетерпеливо скрипнул половицами в соседней комнате, ждет своей очереди быть законспектированным Коммином.

Привставая, Доминик замечает на ковре красную кляксу – и её двойника – украшающего свежую повязку на голени. Людовик и Коммин замечают её тоже, но, что твои чеховские клинобородые интеллигенты, делают вид, что не заметили. Все три фигуры с неслышным скрипом разгибаются, словно ревматики после полуторачасового педсовета. Зачастивший метроном всемирной истории подгоняет время, остановившееся было послушать рассказчика.

4

Людовик так и не спросил про герб, и Доминик был этому обстоятельству невыразимо рад, потому что в области геральдики блеснуть ему было нечем. Пока нечем. Для того, чтобы заделаться рыцарем, требуются не только средства, но и досуг, который следует потратить на доказательную, с золотым шитьем, сторону рыцарского благородства. Нужны помощники – портные, оружейники, живописцы. Последних при дворе Людовика было в избытке, но Доминик твердо решил не утруждать себя выбором.

Он пойдет к Рогиру ван дер Вейден – со всей однозначностью постановил Доминик в тот самый день, когда Шарлотта шепнула ему на ушко страшную тайну, с которой словоохотливая государыня в следующие за признанием полчаса беспардонно ободрала одну за одной все семь печатей.

Тайна была такой. Оказывается, жена Рогира, некто Эмилия, уединенно обитавшая где-то на окраине Парижа, была женщиной, которой посчастливилось побывать, во-первых, любовницей молодого Людовика, во-вторых, женой молодого Карла, и, в в-третьих, бежать с Рогиром из Дижона в Париж, наставив герцогу рогов, причем, по неподтвержденным данным, не единожды. Рогир называл её своей женой и это в самом деле было так – их обвенчали, но обвенчали как Эмилию и Рогира, а не как Изабеллу и Рогира. Если бы не Карл, убедивший всех и вся в том, что его жена умерла, это было бы невозможно. «До в даш ужасдый век возмождо всё», – прогугнила Шарлотта.

Далее Доминик выяснил, что вдовствующий Карл женился на английской девице Маргарите, а Эмилия, она же Изабелла, поселилась в Париже, отживать в обществе второго мужа, уверенная, что Людовик такими мелочами, как бывшие, вдобавок сорокалетние, любовницы не интересуется и заниматься её персоной никто не станет. В противном случае ей хватило бы благоразумия не подходить к Парижу и на тысячу лье. Но она, конечно, недооценила Людовика.

Карл, как она и думала, содержал в сугубой тайне все обстоятельства её бегства с Рогиром, но может быть именно поэтому Людовик, а вместе с ним и ещё два десятка его правых и левых щупалец, узнали свежую новость всего-то неделю спустя. Поэтому, когда Рогир и Эмилия появились в Париже, их там если и не ждали, то не были удивлены. Правда, виду никто, в том числе и Людовик, не подавал. Изабелла-Эмилия, бывшая герцогиня, а ныне жена живописца, его муза, тень и подруга, жила-поживала – наивная, словно карапуз, стащивший пряник из буфета в полной уверенности, что совершил идеальное преступление и останется не уличен вовеки.