Карл, герцог

Если я правильно понимаю, барон Эстен дал им свое семя и изловил в золотые силки нужного зайца для алхимии. Таким образом, Эстен мне вроде родного дяди. Рецепт наконец-то начал работать, и вначале от нечистот эстеновых и нечистот заячьих появился Алмазный Заяц, который был как бы отчасти Мартин. Затем, при помощи той дароносицы, Гибор удалось сделать так, что Мартин уже мог обходиться без личины Алмазного Зайца и стал просто Мартином – вот сколько технологии потребовалось, чтобы я обзавелся плотью во второй раз.

Ты, верно, будешь смеяться, но первые слова, которые произнес новорожденный Глиняный Мартин, касались тебя. Это ничего, что я всё время говорю «тебя», а не «Вас»?. Неважно, что я тогда сказал. Но Гибор в первый же вечер моей второй жизни объяснила мне, пускай будет «объяснила», что употребит все свои умения на то, чтобы мы с тобой больше не встречались. Ей было что употреблять . Она заколдовала меня и я ничего не мог поделать – Гибор была гораздо сильней (вот, изволь, пример оценочных суждений, которые в ходу среди глиняного народца). Кажется, она хотела мне добра.

Что будет дальше? В ближайшем будущем, похоже, я стану дважды сиротой, потому что ёбаная гадина Гельмут, который ещё там, в немецком прошлом, научал меня «сторониться всего, что неугодно Ордену и, ergo, Господу», сам оказался практикующим малефиком-виртуозом.

По крайней мере, Гельмут ловко охомутал и сжег тень Гибор, когда она (вот чего я не делал, так не называл её мамой), когда она самонадеянно высунулась на улицу сегодня в полдень. Мне жаль, что её не будет. И, представь себе, Карл, мне даже не утешиться на традиционный лад, что, мол, мы с ней встретимся в раю, потому что, честно говоря, на этот счет у меня много сомнений .

Перемирие скоро окончится и Гельмут снова примется за свой экзорцизм, безбожный святоша. Гвискар пал духом из-за Гибор. Эстен, кстати, тоже – в смысле адюльтеров мы тут тоже пошевеливались . Я постараюсь удрать. Здесь есть настоящие действующие крылья, вершина инженерии синьора Гвискара, который всё равно со мной полететь не сможет. Как, собственно, и Эстен.

То, что здесь творится напоминает кладбищенскую мочиловку – кое-где страшно , но, по преимуществу, противно. Умирать во второй раз мне не улыбается. Тем более, мы ведь с тобой встретимся на фаблио 1477 года – так нагадала мне Гибор, которая не ошибается. Хотя, пока, тебе, наверное, лучше думать, что я пал в этом жестоком и честном (не веришь? – правильно делаешь) бою. Обещай, что ты так и поступишь.

Если хочешь, можешь взять мои рисунки себе. Или не брать, если не хочешь. Я не обижусь и даже не узнаю ."

Карл плавно и быстро перевернул лист, опять перевернул. Что-то такое делают трюкачи-иллюзионисты, когда собираются вынуть из сценического подпространства красноглазого кролика, живую затычку скучного номера. Но там, на обороте, и на обороте оборота, продолжения не было, равно как и подписи. Недоумевать и тревожиться (что, мол, шальная пуля) по этому поводу Карл не стал – маман, Изабелла Португальская, была ещё какой мастерицей таких точно розыгрышей. Понятно же, что подписаться «твой» или «люблю» было бы дурно, ведь понятно, что в путевой шараде про лопату недопустимо слово «лопата».

12

Благодушный, улыбчивый Гельмут, сложив персты левой руки как Христос во славе, правой рукою раз за разом всаживал в Мартина стальное стило. Тот ехидно ойкал, как от щекотки, и не умирал. Просмотрев этот, Карл проснулся в коллинеарный ультра-реалистический кошмар.

В нем он, Карл, тщетно щелкал кресалом, но искры не высекались, и светильник оставался незажженным и темнота не отступала.

А когда десятая отчаянная попытка пробудиться в честную реальность, в полный рост и надежно эманированную Создателем, наконец-то увенчалась успехом, когда десятым сталинским ударом форель разбила лед, а Карл, намертво вцепившийся в её хвост, наконец-то пробудился внутрь уже виденной десятикратно темноты и вселяющие надежду искры – преобразованные, стало быть, флогистоном частички кремния – просыпались на постель Карла и обожгли его, он понял, что нужно что-то предпринимать.

Рассуждая не так и даже не в том духе, что засыпать обратно не просто бессмысленно, но и очень страшно (ибо очень страшной казалась сама мысль о том, что здоровому, почти сорокалетнему мужику, владетелю если не большей, то определенно лучшей половины Мира, красавцу-ебарю и отменному фехтовальщику может быть страшно впасть в сон на пару предрассветных часов, и поэтому всю мерзость пришлось загнать на расплод в подсознание), а уверяя себя вполголоса, что совершенно необходимым является довыяснение обстоятельств гибели аборигенов замка Орв, Карл зажег массивный масляный светильник.

Светильник не переставал удивлять Карла своей формой четвертый день. Это была голова, со всеми признаками зрелой мужественности отлитая из бронзы с аттическим тщанием. Мужчина смотрел на мир янтарными глазами, зраками которым служили черные жемчужины.