Карьеристки

Ровена Гордон — звезда. Прекрасный оратор. Она могла, как тряпкой, вытереть пол этим Джилбертом Докером. В девяноста случаях из ста. Поэтому и собралась такая толпа — все жаждали насладиться кровавой баней.

Да, должна быть именно кровавая баня, мрачно подумал Крис. Но вот для кого…

Ровена смотрелась потрясающе в своем бальном платье без бретелек из жатого красного бархата, его носила когда-то мать Ровены, и оно выгодно подчеркивало маленькие груди и изящную талию. Пышные малиновые фалды спускались до пола, цвет подчеркивал красоту сверкающих волос, а глаза искрились, словно зеленоватые льдинки. Но не слишком ли ярко они сверкают, подумал Крис. Девушки глядели на Ровену с завистью, а ребята — оценивающе. Никто из них не видел ее утром, с волосами, липкими от пота, мертвенно-бледной кожей. Крис видел. Он вызвал врача: у Ровены Гордон в канун президентских дебатов была температура выше тридцати восьми, доктор прописал ей постельный режим. Крис пытался уговорить послушаться эскулапа, но как только дверь за ним закрылась, Ровена, шатаясь, вскочила и проглотила десять таблеток норофена.

— Это того не стоит, ради Бога, — в ужасе пытался остановить ее Крис, — ты же доконаешь себя.

Ровена, которую трясло от лихорадки, покачала головой.

— Нет, — ровным голосом произнесла она. — Я доконаю не себя, а Джилберта.

Питер Кеннеди с галереи напряженно наблюдал за Ровеной. «Ч то-то не так, — думал он. — Я знаю, что-то не так».

Он воображал, как будет здорово успокаивать Ровену, проигравшую выборы. Леди должны научиться откусывать не больше, чем они могут проглотить. Он снова посмотрел на нее. Он не знал почему, в душе сидела уверенность: у Джилберта будет полный порядок.

Питер Кеннеди инстинктивно чувствовал слабого, как чувствовал бы убийца.

Топаз Росси пыталась сосредоточиться на дебатах, но не могла. Ровена выглядит очень здорово, и она без труда сделает свое дело. А если почему-то подруга сморозит глупость или не сумеет стереть Джилберта в порошок, то в номере за пятницу уж «Червелл» постарается…

Голова Ровены кружилась, но девушка отчаянно стремилась сосредоточиться. Как душно. На ней была еще красная шелковая накидка, и она дернула за шнурок. Соберись, девочка, соберись, лекарства затуманили мозг, ей показалось, что она оторвалась от земли, куда-то полетела…

Ровена улыбнулась другу, Ричарду Блэку, он сидел напротив нее. В ответ парень тоже неуверенно улыбнулся, яростно махая руками перед грудью.

Ровена подняла бровь. Что он пытается ей сказать?

Ричард продолжал жестикулировать. Так ни о чем и не догадавшись, она дружески пожала плечами и презрительно взглянула на Докера.

Джилберт вернулся на место под вежливые аплодисменты, в зале раздались редкие возгласы одобрения — из угла, где сидели представители Ориел.

Джек Харкуорт, президент, поднялся со своего места.

— Я хотел бы поблагодарить нашего секретаря за эту речь, а теперь мне доставляет огромное удовольствие…

— О Боже, нет, — пробормотал Крис.

— …пригласить Ровену Гордон, Крайстчерч…

Гул голосов и смех прокатились по залу.

— …подняться сюда и высказать свои возражения.

Ровена изобразила яркую улыбку и встала, пробираясь к своему месту.

На миг зал замер. А потом оглушительная тишина взорвалась такими громкими криками и аплодисментами, каких Ровена никогда в жизни не слышала. Она смущенно улыбнулась, но даже Гарри Линикер… он тоже был странно возбужден. Все вопили, хохотали, топали ногами. Ровена снова улыбнулась. Они просто посходили с ума. Потом девушка увидела смачную улыбку Джилберта и заметила потрясенное лицо Криса. Ровена опустила глаза. О мой Бог! Казалось, время остановилось, а после — потекло, размягчившись, как патока.

Платье без бретелек соскользнуло. Лиф спустился до талии, и Ровена стояла перед всеми с обнаженной грудью.

Боясь, что сейчас упадет в обморок, Ровена рванула накидку и прижала ее к груди, вцепившись в ткань мертвой хваткой. Возгласы превратились в гомерический хохот, тысячи студентов хлопали, свистели, а сторонникам Гордон хотелось просто умереть. По-разному можно проиграть выборы, но так…

Сидящая на галерее Топаз вынырнула из своих грез и заплакала от потрясения и сочувствия.

Питер Кеннеди впал в оцепенение. Эти совершенные маленькие торчащие грудки распалили его, и он почувствовал, что совершенно готов…

Окаменевшая Ровена стояла в центре бушующего шторма, парализованная, как кролик в свете автомобильных фар. Она чувствовала горячие слезы на глазах и тошноту в горле. Этого ей не пережить за все оставшиеся годы в Оксфорде.

Веселье не утихало.

«Почему они не заткнутся? — молча вопила Ровена. — Чего они ждут?» Потом поняла. Они ждут, что она разразится слезами и убежит. Ровена взглянула на Джилберта Докера, с победным видом и отвратительной улыбкой взиравшего на нее, и внезапно все встало на место. Не выпуская накидку из левой руки, она подняла правую, призывая к тишине, поразительно, но публика затихла.

Ровена дождалась полной тишины, потом улыбнулась.