Карьера менеджера

В начале моего президентства Генри изложил мне свою философию управления. "Когда человек работает на вас, – говорил он, – не давайте ему почувствовать себя слишком комфортно. Не позволяйте ему испытывать ощущение уюта и действовать по своему усмотрению. Всегда поступайте наперекор его желаниям. Поддерживайте у своих подчиненных чувство тревоги и неуверенности".

Может, конечно, вызывать удивление, почему председатель правления "Форд мотор компани", один из самых могущественных людей в мире, ведет себя подобно капризному ребенку? Что делает его столь несолидным?

Ответ, быть может, кроется в том, что Генри Форду за всю его жизнь не приходилось работать во имя чего бы то ни было. Возможно, это горький удел богатых детей, которым их состояние достается в наследство. Они шагают по жизни, окруженные роскошью, и раздумывают только над тем, кем они станут, когда их .папаша покинет сей мир. Люди бедные постоянно жалуются на то, что никто не дает им шанса в жизни, тогда как богатый наследник не может вспомнить, совершил ли он сам хоть что-нибудь дельное. Никто никогда не скажет ему правды. Ему говорят лишь то, что он хочет услышать.

У меня сложилось впечатление, что Генри Форд II, внук основателя "Форд мотор компани", всю свою жизнь прожил в тревоге, а не завалит ли он свое дело.

Может быть, именно поэтому он, казалось, всегда испытывал чувство страха, всегда был настороже, опасаясь дворцовых переворотов. Увидев в коридоре двух служащих за беседой, он сразу же проникался подозрением, а не замышляется ли заговор!

Я бы не хотел выступать в роли психиатра, но я составил себе мнение об истоках его страхов. Когда Генри был юн, его дед испытывал фанатический страх перед похитителями детей. Такие дети, как Генри, вырастают за запертыми воротами, под надзором телохранителей и остерегаются всех, кто не является членом их собственной семьи.

Вот почему Генри в некоторых отношениях страдал паранойей. Например, он терпеть не мог что-либо записывать на бумаге. Хотя мы с ним вдвоем руководили компанией на протяжении почти восьми лет, в моих архивах тех дней едва ли найдется документ, на котором стоит его подпись. Генри имел обыкновение хвастать, что никогда не хранил никаких папок с материалами. Время от времени он сжигал все свои бумаги.

"Все это может только повредить, – говаривал он мне. – Всякий, кто держится за свои бумаги, напрашивается на неприятности. Рано или поздно чужой человек прочтет их, и вам или компании придется за это расплачиваться".

Его постоянные страхи даже еще более усилились после Уотергейта, который произвел на него глубокое впечатление. "Вот видите, – говорил он, – я был прав: представьте себе, что с вами может произойти!"

Однажды, в один из редких случаев, когда он заходил в мой кабинет, он стал разглядывать мои многочисленные скоросшиватели и папки. "Вы чудак, – заявил он. – Настанет момент, и все эти бумаги раздавят вас".

Он жил по завету своего деда: "История – вздор". Это стало у него навязчивой идеей. Он взял себе за правило: уничтожай все, что можешь.

В период моего президентства был случай, когда Генри позировал перед знаменитым канадским фотографом Каршем из Оттавы. Как всегда, работа Карша была превосходна. Фотография оказалась настолько льстиво приукрашенной, что Генри разослал копии с автографом своим друзьям и родным. Однажды помощник Генри, Тэд Мекке, увидел меня разглядывающим этот портрет.

"Что вы думаете о новом снимке босса?" – спросил он.

– "Великолепный, – ответил я. – Кстати, – добавил я, – у меня нет ни одной фотографии Генри. Не могу ли я получить копию этой?"

"Конечно, – сказал Тэд. – Я ему дам надписать ее".

Несколько дней спустя Мекке сказал мне: "Форд не захотел тотчас же надписать фотографию, поэтому я оставил ее у него".

В следующий раз, зайдя к Генри, я увидел одну из копий у него на столе. "Прекрасный снимок", – сказал я.

"Благодарю, – ответил Генри. – Эта копия как раз для вас. Я еще не собрался надписать ее".

Больше об этом он никогда не говорил, а я фотографию так и не получил. Она просто испарилась. Для Генри дать автограф на своей фотографии было слишком интимным жестом – даже когда дело касалось президента его собственной компании.

Генри явно не хотел никаких глубоких памятных следов нашей дружбы, хотя в те дни мы все еще были друзьями. Можно подумать, будто он уже знал, что настанет день, когда ему придется выступить против меня, и он не хотел сохранения каких бы то ни было доказательств того, что мы некогда были в хороших отношениях.

Но даже и в те первые годы между нами обнаруживались разногласия. Когда у меня с ним возникали большие трудности, я просто старался их сгладить. Когда возникали серьезные споры, я старался уладить их лично с ним, если надеялся, что он меня внимательно выслушает.

В качестве президента я не мог позволить себе тратить энергию на мелкие споры. Мне надо было думать о главных аспектах деятельности корпорации. Каково будет положение фирмы через пять лет? На какие важнейшие тенденции в отрасли и экономике в целом следует обратить внимание?