Кардиффская команда

- Вордсворт хотел сказать, что всё, что мы видим, - всегда воспоминание. А мое стихотворение называется "Полевая тропа". Это, наверное, медитация подлиннее.

Сплетений "Le Pre"(99) Понже(100) там нет, я не настолько хорош. Это вроде фотографии Бернара Фокона(101). Уолт с Сэмом как-то принесли мне тетрадку, в которую, как они выразились, они записывали вещи потрясной важности. Оказалось, что это их заметки о разных местах, Англии и Дании, и кое-какие проницательные наблюдения о том, как узнавать новое место. Переживания: забиться под одеяло и слушать дождь, рынок филателистов на Ронд-Пойнт, множество вещей, которые, по их утверждению, я говорил, но едва ли могу признать. Походы с Пенни, с Дэйзи, со мной. Вот про этот луг я помню пассаж о мошкаре, зудящей и кружащейся, поскольку нет ветра - и унесет ли ее ветер на много километров? Большое Колесо - американская жена Эйфелевой башни. Поэтому я начал вести собственную тетрадку и сделал стихотворение из того, что в нее записывал.

- Я куплю себе тетрадку. Запишу туда сегодняшний день. А мы все снимать с себя будем?

- У Виргилия нет трусиков Hom микро - даже таких двусмысленно угловатых, как у тебя.

- Такова природа, как говорит Уолт.

- Смущенная ухмылка в румянце - возможно, лучшее деяние природы. Так же, как и медведи, что обедают в Jardin d'Acclimatation(102), Пенни, которая намыливает Би в ванне, и Уолт, который скашивает к переносице глаза и высовывает язык, оттягивая себе крайнюю плоть перед первым толчком. Гений Уолта - в том, что он будет об этом думать часами, впадая в иные заботы мира и выпадая из них, мира Уолта, который лишь иногда совпадает с тем, который называется реальным.

- Со мной уже тоже так. Как у Уолта, как у того четкого пацана с голладского плаката в комнате у Уолта и Сэма, на котором не надето ничего, кроме улыбки, и он говорит, что он - хозяин изнанки своих трусиков.

- Baas in eigen broekje. Дэйзи его в Амстердаме нашла.

- Увидеть вас вместе с Пенни, научиться разным штукам, разговаривать, приходить и уходить, когда захочется. Я все лето коллекционировал амбиции.

- Когда мне было столько же, сколько тебе, я понял одну вещь: обнаруживать то, что в книжках, и то, что в реальном мире, и клево чувствовать себя в трусиках - неразрывные вещи. А я думал, что дело только во мне, в том, какой я. Разум и тело живы вместе. И вот мы здесь - с муравьями, мошкарой и паучками.

- Кузнечиками и бабочками.

- Солнце восхитительно вкусное. Тепло и в нем - доброта.

- Мне нравится. Это - сейчас, это книги и картины. Прочти еще то греческое стихотворение о том, как они себя осознавали.

В нагом свете Спарты Поют старики:

Мы были красивы, Когда были крепки.

Малышня с ними рядом Тоже поёт:

Еще крепче станем, Когда время придёт.

А юноши пели:

Чем были одни, Чем станут другие, - То нынешние мы.

- Я бы был одним из карапузов - испуганных, но нахальных.

- В тесной спартанской рубашонке, доставшейся от старшего брата, или вообще без ничего, локти и коленки содраны, истинно верующий в геометрию, Эроса и алфавит.

И молочный зуб изнутри языком расшатываешь.

- А небо через листву - сразу и зеленое, и голубое. Новая Каледония, тот значок, что мне Уолт подарил, - расскажи о ней? Это ты с моим ухом играешь, и я из кожи вон не выскакиваю.

- Был такой Пастор Леенхардт, Морис Леенхардт, гугенот, сыл геолога-кальвиниста.

- Гугенот, кальвинист. У нас голоса посреди поля - не такие, как в комнатах и даже в саду.

- Они с женой Женни отправились в Новую Каледонию в начале века как миссионеры.

Ему нравилось рассказывать позднее, когда он читал лекции по этнологии в Сорбонне (он руководил кафедрой, которую у него принял Леви-Стросс, когда он ушел в отставку), что ему не удалось обратить ни одного канака, зато канаки обратили его.

- Мне нравится. Его обращение, в смысле.

- Он изменил представления Леви-Брюля(103) о разуме дикаря. Они были большими друзьями, подолгу гуляли в Лесу, практически каждый день, два чудесных старика, отдававшие дань человечности друг друга.

- Славно.

- Развернись наоборот, чтобы мне было удобней к тебе подобраться, и сомкнем ряды против этих муравьев. Он обнаружил, что у новых каледонцев есть религия, вероятно, превосходящая во многих отношениях то, чему он приехал их учить, и гармонично подвел свою теологию к их вере. Они полюбили его, но их больше интересовало, как научиться шить французскими иголками и нитками, как готовить в наших кастрюльках и сковородках, но больше всего им понравилась арифметика - своей волшебной поэтикой и пользой: теперь европейские купцы не могли их надуть.

Из таблицы умножения они сложили гимны, которые распевали в церкви.

- Это чудесно, правда? сказал Сайрил.

Пятью пять - двадцать пять, Пятью шесть - тридцать!

Пятью семь - тридцать пять, Пятью восемь - сорок!

Пятью девять - сорок пять, Пятью десять - пятьдесят!

Пятью одиннадцать - пятьдесят пять, Пятью двенадцать - шестьдесят!

1. Здесь - футболки (фр.). (Здесь и далее - примечания переводчика.)

2. Андре Кирк Агасси, род. 1970, в Лас-Вегасе, - знаменитый американский теннисист.

3. Господами (фр.)

4. Лес (фр.)

5. Шпиком (фр.)