Караван в никуда

Пирос иногда выезжал в голову каравана, но чаще проезжал мимо остальных, по всей протяженности, разговаривая со всадниками, проверяя сбрую и поклажу и то и дело отзывая кого-нибудь в сторону, чтобы что-то поправить. Аларик видел его практически постоянно, поскольку каравановожатый ехал на самом рослом верблюде из всех. Рудд редко ехал рядом с ним, он держался впереди, и его было легко узнать по болтающейся голове в ярко-зеленой повязке.

Жара постепенно усиливалась, но еще не стала настолько сильной, какой она будет позже в этом году, как знал Аларик. И ехать верхом совсем не так жарко, как идти пешком по прожаренной солнцем земле пустыни. Горизонт стал линией вдали, огромная равнина, по которой они ехали, была лишена каких-либо заметных ориентиров. Таверна осталась позади, и они лишь изредка встречали небольшие пирамиды камней, которыми был отмечен путь. Большую часть дня они не видели никакой растительности, кроме пучков жесткой травы и невысокого кустарника. Время от времени какой-нибудь из верблюдов сворачивал в сторону, чтобы пощипать травы, но всадник быстро возвращал его обратно в колонну каравана. Фолеро явно с презрением относилась к таким попыткам и мерно шагала вперед. К концу дня свежие впечатления от езды на непривычном верховом животном практически угасли, и Аларик вполне обрадовался, когда караван остановился и можно было спешиться, поручив верблюдицу заботам Ганио.

Он мог бы пересечь пустыню куда быстрее, по-своему, перепрыгивая до горизонта раз за разом, в течение одного удара сердца, ограниченный только тем, насколько далеко он видит. Но обычное путешествие позволяло поговорить с попутчиками про то, куда они направляются, чтобы, прибыв туда, не оказаться в совершенно незнакомой обстановке. Для этого, когда разбили лагерь и привязали верблюдов к вбитым в землю шестам, он отправился к самому большому из нескольких костров. Все обильно поужинали собранной Пиросом едой, и он принялся развлекать остальных неприличными песенками, а потом беседовал с разными людьми, с юношеским любопытством расспрашивая про города и людей, живущих на другой стороне пустыни. Слегка удивился их ответам. Все в основном рассказывали лишь о развлечениях в городке на краю пустыни, где было несколько таверн и некоторое количество женщин, готовых удовлетворить их аппетиты за серебро. Все до единого признавались, что больше особенно ничем не интересовались, желая лишь побыстрее разгрузить товар, потом погрузить на верблюдов другой, тот, который выменяет на привезенное хозяин, и побыстрее вернуться домой, получив надлежащую оплату.

– Неужели место настолько скучное, что никто там никуда не смотрит? – спросил Аларик Пироса.

– Они люди осторожные, – ответил каравановожатый. – Как бы они ни вели себя в заведении моего брата. Там, на другой стороне пустыни, другие обычаи, странный язык, а люди предпочитают то, что им знакомо.

– А ты сам? – спросил Аларик.

– Я чуть более дерзкий. Без этого не стать хорошим купцом.

Разговаривая, Пирос не глядел на менестреля, напротив, он не сводил взгляд с сына. С того самого момента, как развели костры. Юноша сидел вместе с несколькими мужчинами, которые разговаривали, бурно жестикулируя и иногда смеясь, но юный Рудд молчал. Он смотрел на огонь так, будто видел там нечто потрясающее и не мог оторвать взгляд. Аларик не видел ничего, кроме горящего сушеного верблюжьего навоза.

Он кивнул в сторону юноши, не уверенный, что Пирос заметил его жест.

– Полагаю, ты хотел бы, чтобы твой сын побольше узнал о том месте.

Пирос не отвечал долго.

– Я думаю, он уже достаточно о нем узнал, – тихо сказал он и встал. – Пора палатки ставить. Ганио найдет для тебя место.

По команде Пироса люди быстро распаковали невысокие палатки и поставили их. На землю они положили ковры с узором и начали укладываться, по шесть человек в палатке, кладя под голову мешки с товаром вместо подушек. Аларик завернулся в тонкое одеяло, свое собственное, и лег рядом с Ганио. Быстро холодало, но от шести человеческих тел в палатке было достаточно тепло.

Быстро наступил рассвет, и после трапезы из хлеба, не слишком черствого, и сыра, сухого, но достаточно вкусного, люди снова навьючили верблюдов и отправились в путь. Ганио снова ехал позади Аларика, пока менестрель намеренно не придержал верблюдицу, чтобы оказаться с ним бок о бок.

Ганио едва глянул на него. Он прикрыл горло и рот краем выгоревшей от солнца головной повязки, и над ней торчал только острый крючковатый нос. Лицо у Ганио было морщинистое и обветренное. Похоже, он не моложе Пироса.

– Ты давно у Пироса работаешь? – спросил Аларик.

– Не первый год, – ответил Ганио, не отрываяв взгляда от колонны верблюдов впереди.

– Тогда, наверное, много знаешь о его деле.

Ганио не ответил ничего.

– Мне все интересно, что же такое мы покупаем на другом краю пустыни, что стоит подобного ежегодного путешествия? – спросил Аларик.