Каратель

Я пошатнулся. Мне хотелось лечь и заснуть или хотя бы просто идти помедленнее, прислониться… Этот мрамор такой гладкий, к нему можно прижаться щекой, как к подушке… Мысли путались, мешались, переворачивались, как флюгер под ветром ее сна…

К черту, к черту! Мне нужно не это. Не ее сон! Мне нужно совершенно другое – идти дальше. Но могу ли я просто оттолкнуть ее?

Не проснется ли она? Что, если и сквозь сон почувствует, что есть кто-то, кто не спит и имеет наглость отталкивать ее, полновластную хозяйку всего, что вокруг, – и домов, и людей, и их желаний…

Противный звук, который давно уже лез в уши, стал совершенно невыносим.

Я попытался понять, откуда он… и поймал себя на том, что не обхожу дом, а иду вдоль стены, ведя костяшками пальцев по мраморной облицовке. Зажатый в кулаке Курносый задником рукояти царапал мрамор, с хрустом выдирая каменные крошки, но я упрямо вел кулаком по стене, пробуя, где тут помягче, где можно…

Можно – что?!

О господи…

Я отдернул руку, оборвав скрежет, нестерпимо громкий в тишине, разлитой вокруг. Сотрясавший и воздух, и ледяной студень, заполнивший все вокруг.

Я остановился и потер виски, освобождаясь от наваждения. Рукой по стене я вел для того, чтобы понять, в каком месте мягче. Где можно привалиться, свернуться калачиком – и расслабиться, дать сну струиться по мне целиком…

Нет, к черту эту суку! Прочь из головы ее сон. Если не выталкивать, я не дойду. Я привалюсь где-нибудь к стене или свернусь под кустом, засосанный ее сном, запутавшийся в ее паутине.

Очень осторожно я выдавил ее из себя. Не до конца. Закрыться совсем – ох, почувствует она это. До нее еще метров сто, обычно это много, обычно я даже не чувствую их на таком расстоянии, а они не чувствуют меня, но эта почувствует. Обязательно почувствует, если закроюсь совсем и пойду глухим тараном, разбивая неспешные волны ее сна. Нет, я не таран. Лишь обросшая водорослями коряга на дне… Волны теребят краешек меня, я чувствую ее эмоции, остаюсь в контакте с дрожанием ее паутины, но не весь в ее сне. Я уступил ей лишь кусочек себя. Самый-самый краешек.

Вот так. И не пускать ее глубже.

Я вздохнул, выпрямляясь, чтобы идти дальше…

Предчувствие накатило резко, как укол током.

Что-то не так!

Я закрыл глаза, замер, даже дышать перестал. Предчувствие никуда не пропадало. Стало еще четче. Слева.

Я открыл глаза, начал поворачивать голову, влево и вверх, скользя по стене дома, к окну – и там, за темным стеклом и отражением неба и крыши соседнего дома, что-то изменилось.

Тело среагировало быстрее, чем я успел разглядеть, что там, за отражениями. Я подскочил к стене. Под окно. Распластался по мрамору.

Движение, которое я успел заметить, – что это?

Кажется, что-то в глубине комнаты и слишком высоко… Не человек, подошедший кокну, нет. Слишком в глубине… Распахнулась дверь? А может быть, просто показалось?

Но предчувствие было тут как тут, теплое, назойливое. Не отмахнуться. Словно жаркий шепот из-за спины…

Я не услышал – почувствовал спиной, как по камню прошла дрожь.

А потом по лицу, по вспотевшей коже, потянуло. Воздух сдвинулся едва-едва, но в этом безветрии и тишине, с нервами, напряженными до предела, я мог бы почувствовать и не такое.

Медленно – чтобы не скрипнул плащ – я поднял голову. Я видел низ окна. Кажется, все как и было… Вот только верхний край фрамуги чуть завалился внутрь. Кто-то открыл окно.

Мне кажется, я чувствовал его. Между нами была мраморная облицовка, кирпичная кладка и отделка с той стороны, – и все равно я его чувствовал. Он прямо надо мной. Тоже замер, прислушиваясь…

Господи, неужели его разбудил скрип пистолета по мрамору? Через закрытые стеклопакеты?

Или где-то в другой комнате, а может быть на втором этаже, одно из окон приоткрыто? Но тогда бы он не прислушивался, а действовал сразу. А он не спешит. Значит, что-то расслышал при закрытых окнах и сам себе еще не верит?..

Нет, нет, не мог же он слышать через стеклопакет. Это не в человеческих силах.

Но Харон тоже делал такое, что обычному волку не под силу…

В ледяном студне, заполнившем все вокруг, что-то нарушилось. Течение сна повернуло. Что-то тревожное. Маленький водоворот, который никак не желал рассасываться.

Звон моих натянутых нервов разбудил ее? Или то, что я не впускаю в себя ее сон? Валун у берега, о который с грохотом разбиваются волны, вместо того чтобы тихо замереть, далеко вкатившись на вылизанный берег…

Щель между фрамугой и рамой стала меньше, пропала. Фрамуга прильнула плотно к раме и ушла внутрь боком, открываясь уже целиком. По щеке протянуло холодком.

Или дело не во мне, а в том, что он проснулся? И тревога во сне – лишь изгиб подсознания чертовой суки? Таким образом она, сквозь сон, чувствует недоумение своего слуги?

На красноватое дерево рамы легли пальцы.

Я перестал дышать.

Но сердце я остановить не мог. Оно колотилось в груди так, что и он должен был его слышать. Если не услышать, то почувствовать, как удары отдаются через мою спину в мрамор, в кирпич, в раму, на которой лежат его пальцы…