Карантин

Повернув голову, я вижу плавающего в воздухе юношу. Обхватив колени руками, он плавно вращается, совершая одно сальто за другим; глаза его закрыты, налицо блаженная улыбка. Публика вежливо наблюдает за его упражнениями, словно это уличный жонглер или акробат на ходулях. Пожилая женщина врастает в землю, ткань ее брюк и кожа на ногах срастаются, делаясь древесной корой. Другая женщина превращается в стеклянную статую. Цвет плоти покидает сначала ее руки и ноги, а затем вовсе исчезает. Какая же версия могла выбрать этот самоубийственный исход? Однако «статуя» деловито направляется прочь, вытянув руки в стороны. Я пытаюсь последовать за этим существом, но оно скоро теряется в толпе.

Я иду дальше.

Кое-где уличные фонари пылают, как маленькие солнца, но в ста метрах от них уже царит тьма. Свернув в переулок, я оказываюсь по пояс в золотых монетах. Я беру пригоршню – монеты тяжелые, твердые, холодные, совсем как настоящие. Тем не менее я прохожу по переулку без малейших усилий.

Выйдя на ярко освещенную улицу, попадаю под кровавый дождь. Люди, крича, закрывают лица от тяжелых, пахучих капель, другие припадают к земле, хнычут и дрожат. Что это, конец света в воображении какого-нибудь психа? Неужели в эти последние часы все на свете бредовые эсхатологии обрушатся на нас? Или случайная авария, нестыковка? Многие из размазанных людей еще неопытны, одиноки – может быть, схлопывание застает их врасплох, создавая мозаичную реальность из случайных образов их младенческого восприятия суперпространства? Я беспомощно стою и смотрю, пока кровь не заливает глаза и я не перестаю что-либо видеть.

В соседнем квартале с неба падает чистая, вкусная вода, и люди пьют ее, обратив к небу просветленные лица.

Улицы кипят от превращений. Лица некоторых меняются на глазах, у кого плавно, у кого мгновенно. Никто этого не замечает, все погружены в какой-то транс. Я трогаю собственное лицо, чтобы узнать, не происходит ли то же самое со мной. Повсюду появляется растительность – делянки пшеницы, сахарного тростника, бамбука, а кое-где настоящие заросли тропического мелколесья. Некоторые магазины рассыпаются в пыль, другие перерождаются в причудливые архитектурные попурри. Стены одной из лавок стали живой плотью, я вижу, как кровь пульсирует в венах толщиной в мою руку. Над всем этим возвышаются небоскребы, сюрреалистически неизменные – не успеваю я об этом подумать, как с фасада одного из них начинают осыпаться фрактальные украшения, превращаясь в разноцветное конфетти.

В квартале от ПСИ я замечаю По Квай. Она сидит на тротуаре напротив продовольственного магазина, уставившись неподвижным взглядом в толпу. Когда я касаюсь ее плеча, она поднимает на меня глаза и сразу отшатывается.

– Привет. Это я, Ник.

– Ник? – Она с ужасом смотрит на мою побелевшую руку, робко прикасается к ней. – Ты стал таким из-за меня. Прости.

Я смеюсь:

– Из-за тебя? Ну что ты, я сам это сделал – это самый быстрый способ изменить внешность.

Я сажусь рядом с ней.

Она показывает на толпу и говорит без выражения:

– Я разрушаю город. Я превращаю всех в уродов. И я не могу ничего поделать. Пробовала остановить это – не получается.

Я беру ее за плечи и поворачиваю лицом ко мне. Она съеживается, но смотрит мне прямо в глаза.

– Послушай, – говорю я. – Ты ни в чем не виновата.

Она как-то странно, сдавленно всхлипывает, потом вдруг неестественно весело говорит:

– Не виновата? Ты знаешь еще кого-нибудь, кто умеет это делать?

У меня мелькает мысль – а стоит ли ей рассказывать? Ведь через час-другой это не будет иметь уже никакого значения. Сейчас ей тяжело, но принесет ли облегчение правда?

Все же я беру себя в руки и начинаю отвечать на ее вопрос.

Поначалу мои слова до нее как бы не доходят, но мало-помалу логика того, что я говорю, начинает преодолевать ее шок и оцепенение от возведенной на себя вины. Когда я дохожу до встречи с Лаурой в хранилище, передо мной опять прежняя По Квай.

– Значит, она вдула снотворное обратно в баллончик? – Со слабой улыбкой она кивает. – Все правильно, нет схлопывания – нет и асимметрии времени.

– Лу говорил то же самое.

– Лу? Когда?

– Я до этого еще не дошел.

Насколько ей известно, в ночь моего проникновения в МБР никаких бомб никто не находил. Утром Ли Хинь Чунь сказал ей, что я исчез. Может быть, от нее решили все скрыть. Впрочем, столь же вероятно, что Лу сам устроил мое схлопывание, а мне в очередной раз наврал.

Когда я рассказываю, как амебы оказались на свободе и как я неожиданно остался жив, она говорит:

– Думаю, ты напрасно обвиняешь твое размазанное «я». Как оно могло сопротивляться существу, которое сильнее в двенадцать миллиардов раз?

– Что ты имеешь в виду?

– Всю планету, размазанную человеческую расу.

– Но они же не были размазаны и до сих пор еще не... По крайней мере, не вся планета.