Каракалпак - Намэ

Он-то не нуждается, но мы нуждаемся, мы без этого — не люди. Не вправе считать себя людьми. Несколько видоизменив известное выражение Тургенева, можно сказать: народ проживет и без тебя, и без меня, но никому из нас никогда не прожить без народа.

Народ всегда великодушен и терпим. Эти же качества: великодушие и терпимость — свойственны, как правило, лучшим сынам любого народа.

Из рассказов аксакалов. Однажды великий поэт Навои шел, окруженный своими учениками. И встретился им один из придворных царя Хусейна Байкоры. Придворный тот был ненавистником поэта. Но Навои поздоровался с ним первым и даже голову свою склонил в поклоне.

— Великий учитель, — удивились все поступку Навои, — зачем приветствовали вы врага своего?

— Знаю, знаю, друзья мои, цену ему. Но не будь его подлостей и каверз, я бы меньше ценил вашу дружбу и помощь.

Бердах говорил:

Твой каждый год
Пусть будет твоим другом,
Поможет жизнь понять
И радости ценить…

Годы идут. А время — строгий экзаменатор. Оно испытывает людей. Испытывает и их отношения, в том числе и дружбу.

Вероятно, я не смог сдать все экзамены, а может, и бывшие друзья мои оказались не подготовленными к трудным вопросам жизни. Но как бы то ни было, а, дожив до пятидесяти лет и осмотревшись вокруг, я заметил, что друзей у меня осталось всего трое. То есть со мною нас четверо. Да и меж нами четверыми все отнюдь по просто и не гладко.

Итак, жили-были четыре человека, четыре достаточно молодых человека, которые тянулись друг к другу, и было им очень хорошо, когда они собирались вместе.

Все четверо и доныне живы. Нередко и теперь собираются, но делают это не столько с охотой, сколько по старой памяти. И не чувствуют они особой радости от этих встреч и совместных разговоров, а стараются просто соблюсти приличие.

Профессии у нас разные. Но если прежде трое с интересом и пристрастием вникали в дела четвертого и сам он искренне интересовался мнением друзей, то теперь, когда возникают разговоры о работе, каждый про себя думает: «Ну что вы лезете? Ведь ничего же в этом не смыслите, а беретесь советовать». Или: «Вот опять завел о своей работе. Слушать уже тошно. Неужели не понимает, что это не тема для общей беседы?»

Когда-то мы с удовольствием уступали друг другу место за дастарханом.[33] Ныне порой можем даже повздорить слегка из-за места на вешалке для пальто иди из-за того, кому в машине сидеть рядом с шофером. «Что за байская привычка сразу плюхаться на первое сиденье», — ворчит обычно кто-то из нас, оказываясь за спиной шофера.

Что же случилось?

В том-то и суть, что ничего. Или все мы четверо проглядели то мгновение, когда стали вдруг отдаляться? Словно на бильярде из четырех углов катнули четыре шара. Встретились они в центре, сошлись, стукнулись и начали расходиться. Расходиться медленнее, чем катились навстречу, но все равно…

Между нами как будто бы ничего не случилось. Зато что-то случилось с каждым из нас. Между сорока и пятьюдесятью годами, когда мы считали себя и своих друзей уже полностью сложившимися людьми, когда были уверены, что каждый может с полной определенностью сказать все о собственном характере и мировоззрении, а также о характере и мировоззрении любого из троих друзей, вот в это самое время мы и стали резко меняться.

Один ударился в работу. Он пришел к убеждению, что слишком много упустил в жизни, и теперь лихорадочно наверстывал упущенное. Другого потянуло к достатку. Он часами мог говорить о запчастях для своей машины, о посуде, мебели, о новых моделях телевизоров и магнитофонов, но откровенно скучал или даже зевал тайком, когда заходила речь о чем-либо другом.

Третий не увлекался ни работой, ни накоплениями богатств, но зато с удовольствием мог говорить и о том, и о другом, и вообще о чем угодно. Грубо говоря, он стал попросту болтлив и хотел только одного, чтоб его слушали и не перебивали.

А четвертый… Ну, четвертый попросту влюбился. Ему детей пора женить, а он сам, как джигит молодой, спешит на свидание, стараясь не попадаться на глаза никому, в том числе и старым друзьям.

Мы разошлись, а когда остаешься один, любой недоброжелатель норовит швырнуть в тебя грязью. И вот через какое-то время и мы стали уже коситься друг на друга: а не замараешь ли ты меня, милый мой? Не запачкаешь ли мою репутацию?

Однако — и это самое примечательное — окончательно расстаться мы все же не можем. Я чувствую, что мне без них будет чего-то очень недоставать. Видимо, любой из нас четверых думает так же. Видимо, мы еще надеемся, что размолвки и осложнения с годами отойдут в прошлое и опять, как встарь, будет нам хорошо вместе.

Сейчас я пишу эти строки, а завтра у нас очередная встреча. И втайне надеюсь, что вдруг именно завтра…

Аксакалы говорили: «Из старого человека, как из старого тюфяка, порой всякая труха наружу лезет…»

Мой дедушка поучал: «Не считай врагом всякого, кто подмечает твои огрехи и прорехи».