Карабарчик

— Теперь он побоится: вас ведь двое.

Шли дни. Карабарчик быстро осваивал незнакомый ему русский язык.

— Зды-равствуй, друг! — обратился он однажды к Яньке и протянул ему руку.

Янька подпрыгнул от радости и, схватив Карабарчика, стал кружить его вокруг себя. Утомившись, он спросил:

— А по-алтайски «здравствуй» как?

— Эзен.

— А дом? — Янька показал на большой дом Зотникова.

— Аил.

Наглядный урок русского языка неожиданно был прерван. Ребята заметили Степку. Он бегал по двору с веревочкой, к которой был привязан воробей.

Слабо трепыхая крыльями, воробей то взлетал вверх, то опускался к земле, пытаясь вырваться из рук своего мучителя. Наконец с раскрытым клювом, тяжело дыша, он упал к ногам ребят.

Янька поднял полумертвую птичку и гневно крикнул подбежавшему Степке:

— Ты зачем воробья мучаешь?

— А тебе какое дело? — Степка, выхватив птенца из рук Яньки, с силой сжал его в руке.

Воробей только слабо пискнул.

— На! — Степка бросил Яньке воробья, плюнул на Карабарчика и побежал.

Карабарчик растерянно поглядел на своего друга.

Янька кинулся за обидчиком и, догнав его возле крыльца, свалил с ног.

— Не души птичек! Не плюйся! Вот тебе, вот тебе! — Работая кулаками, он не давал Степке подняться с земли.

— Скворец, дай ему пинка! — скомандовал Янька подбежавшему другу.

На шум выбежала Варвара. Схватив Карабарчика за волосы, взвизгнула:

— Ах ты бездомник! Хозяйского сына бить?

Бросив Степку, Янька разбежался и, как молодой бычок, ударил Варвару головой в живот. Та ойкнула и присела на ступеньки крыльца. Ребята, воспользовавшись этим, стремглав бросились к своей избе.

— Вот мошенник, чуть с ног меня не сшиб! Чистый разбойник!.. Степочка, не плачь. Приедет отец — мы их проучим! — запричитала Варвара, поднимая хныкающего Степку.

У конюшни показалась Степанида, нагруженная ведрами.

— Ты своего варнака прибери к рукам да алтайчонку встряску дай, а не то я сама их проучу, как хозяйского сына трогать! — напустилась на нее Варвара.

— Да ты что, Варвара Кузьмовна! — остановилась Степанида. — Ребята на дню могут десять раз подраться и помириться. Известно, дети, — добавила она мягко.

— Ты меня не учи! — Поднявшись на крыльцо, Варвара подбоченилась. — Покамест я здесь хозяйка. Не любо — можете убираться на все четыре стороны! Кормильцы у вас теперь с Пронькой есть! — продолжала она язвительно. — Яшку-мошенника с одного конца деревни пошлешь кошелем трясти, алтайчонка — с другого, вот вам и хлеб.

Степанида махнула рукой:

— И ваш-то хлеб не слаще мирского, — и, повысив голос, крикнула: — По ночам мы чужих лошадей не таврим[5], по тайге не разбойничаем!

Варвара ахнула и поспешно закрыла за собой дверь.

К вечеру из лесу вернулся Прокопий. Жена рассказала про ссору с хозяйкой. Он нахмурился:

— Не надо было связываться с этой змеей! Осень теперь, куда пойдем? Да и Карабарчика оставлять здесь нельзя — заедят.

— А зачем мы его оставлять будем? Поедет с нами в Тюдралу. Перезимуем как-нибудь в старой избе.

— Я не об этом! — махнул рукой Прокопий. — Боюсь, как бы не уперся Евстигней насчет Карабарчика. Скажет: отдай да и все. Моя, дескать, находка.

— Нет, я без Карабарчика с заимки не выеду! — заявила твердо Степанида. — Как жил, так пускай и живет у нас.

Прокопий покачал головой:

— Да мне и самому Карабарчика жалко, но с Евстигнеем разве договоришься?

Дня через два домой вернулся Евстигней. Приехал он ночью. Через час в окно избушки Прокопия кто-то постучал. Работник вышел и узнал в темноте хозяина.

— Зайди ко мне сейчас, — хмуро сказал Зотников и направился к своему дому.

Работник последовал за ним.

В маленькой горенке тускло светилась лампада.

— Садись! — голос Евстигнея был суров. — Тут твоя баба развязала язык насчет таврежки алтайских лошадей… Так вот… — Он приблизил бледное лицо к работнику и прошептал: — Если еще раз услышу, сгною вас обоих в остроге! Понял? Кто видел? — Пальцы его впились в плечо работника. — Я тебя спрашиваю: кто видел?

Прокопий отодвинулся от хозяина и сказал примирительно:

— Мало ли что болтают, не каждому слуху верь.

— То-то! — Немного успокоившись, Евстигней зашагал по комнате. — Алтайчонка я записал на свое имя. На днях приедет поп, — бросил он угрюмо.

Прокопий понял: Евстигней хочет закабалить найденыша, сделать его своим батраком навечно.

— А где Карабарчик жить будет?

— Пока у тебя. Если понадобится — возьму.

— Да ведь он человек…

— Не твое дело! — грубо оборвал Прокопия хозяин. — Моя находка: что хочу, то и делаю.

— Вот что, Евстигней Тихонович, — чеканя слова, заговорил Прокопий, — пока я жив, мальчика в обиду не дам.

— Иди, иди, защитник, без тебя обойдемся! — махнул рукой Евстигней.

Хлопнув дверью, Прокопий вышел.

Через неделю на заимку приехал священник — отец Дометиан. Найденыша окрестили и дали ему имя Кирияк.

Приближалась зима. Подули холодные ветры. Тайга нахмурилась. Над заимкой целыми днями висела густая пелена мелкого дождя. По ночам в горах было слышно, как кричали дикие козы. В вышине серого, неласкового неба стройными треугольниками, стремясь на юг, летели гуси.