Капустный суп

— Бедная моя животина, — растроганно прошептал Бомбастый, — бедный ты мой Дурачок, и говорить-то ты никогда не умел, а думаешь, я лучше тебя умею? Впрочем, если бы и умел, что бы ты сказал? Сейчас и говорить-то больше не о чем.

С превеликой осторожностью, чтобы не потревожить кота, он достал с ночного столика стакан вина, выпил его разом и тоже замурлыкал. В солнечном луче плясали мухи. Висевшие в углу часы ткали полотнище времени, шевеля своими стрелками. Потом они прокашляли несколько раз что-то невразумительное. А два старика — человек и кот — в конце концов уснули бок о бок.

Глава девятая

В полночь на поле Глода приземлилась летающая тарелка, более просторная, чем у Диковины. Из нее вышли двое жителей Оксо и положили что-то на траву, похожее скорее всего на тюк белья. И, не мешкая, оба инопланетянина взобрались в свою машину и исчезли так же стремительно, как и появились.

А несколько минут спустя от ночной свежести пробудилась Франсина. Она открыла глаза и ужаснулась. Она видит. Над ней мерцают звезды. Еще не придя в себя от изумления, она узнала луну. Она видит. Дышит. Ей холодно. Тут она вспомнила, что умерла. Что была мертва. Ее забила дрожь. Она живая. Уж живее она никогда и не была.

Ее, голую, завернули в какой-то плед, но откуда он взялся, из чего сделан, она не знала. У нее в шкафу никогда такого не было. Похоронили ее, как и всех добрых людей, в простыне, и теперь она уже окончательно ничего не понимала. Что произошло после ее смерти? Где она?

Она боялась шелохнуться из страха, чтобы на нее вновь не навалился уже знакомый ей беспробудный сон. Была тьма, но не та беспросветная и безмолвная тьма, что ее поглотила.

В той тьме, где она жила в эту самую минуту, были звезды, ибо это действительно были звезды там, наверху, и действительно где-то далеко на этой земле брехала собака. Трава, на которой она лежала, пахла травой, и туманом, и росою…

Наконец Франсина решилась приподняться на локте, решилась оглядеться. Сердце ее билось, потому что у нее снова было сердце. Она увидела невдалеке дом, который был, без всякого сомнения, ее домом. Желая окончательно испытать себя, она заговорила вслух, и от звука собственного голоса даже телу стало теплее:

— Ты, Франсина, как раз куда нужно попала. Бедная моя старушка, ты снова живешь, вот ты и воскресла…

Это слово напугало ее. Никогда никто не воскресал, особенно в их семье. Все, кого она провожала до могилы, никогда не выходили оттуда. В их краях в ходу была даже такая шутка: «Должно быть, им там по душе пришлось!» Тут только она осознала всю необычность случившегося с ней. Она смущенно подумала, что будут говорить о ней люди. Начнут судачить. Найдутся и завистники и будут шипеть: «Почему это она, а не кто-то другой?» А злыдни распустят слух, будто она переспала с самим сатаной и за это добилась такой привилегии.

— Ну что ж поделаешь, — проворчала она и сама себе удивилась, что ворчит, — в шестьдесят лет, дьявол их возьми, можно позволить себе воскреснуть, не спрашивая разрешения соседей! Пусть не воображают они, что я ради их удовольствия с собой покончу!

Просто она извинится перед ними, скажет, что не ее это, мол, вина, и она сама, черт побери, не знает, какая это муха ее укусила, что она вылезла из могильного рва.

Она нерешительно поднялась. Ноги вроде бы держали ее крепко. Она не чувствовала даже боли в груди, из-за которой слегла в постель и больше уже не встала. Все-таки, подумалось ей, это какая-то чертова карусель, и только с ней одной такое могло приключиться.

Она зашагала к собственному дому, зябко кутаясь в свое загадочное покрывало. Под босыми ногами поскрипывала влажная земля. Вдруг она растерянно остановилась. Глод, должно быть, спит. Значит, она его разбудит и страшно напугает. Чего доброго, он не вынесет удара и свалится мертвым. Впрочем, за это время, за то время, о котором она ничего не знала, может быть, и он тоже уже умер? При его любви к спиртному, а без нее он наконецто получил возможность беспрепятственно спускаться за вином в погреб, в этом ничего удивительного нет…

Так или иначе, не может она торчать здесь, похожая в этом пледе на привидение. Полной грудью она вдыхала свежий ночной воздух. Как славно жить! А еще слаще снова начать жить, по крайней мере узнаешь, что произошло за время твоего отсутствия. Она смело вошла в полосу тумана, и туман расступился перед ней, и она снова увидела деревья, заметила, что Глод так и не удосужился вставить разбитое стекло в окошко над дверью амбара. Но… если он тоже помер, его здесь, понятно, нет… Там новые жильцы… Если они ее не знают, они решать, что она сумасшедшая, начнут орать, что нечего в такой час добрых людей беспокоить. И останется она на дороге… А если ее знают, можно будет хоть с ними поговорить, когда страх их отпустит…

Тут-то она и подумала, что жизнь не всегда такая уж веселая штука. Что иной раз она и не плоха, но не всегда, и что к ней что-то слишком быстро возвращаются былые привычки.