капля крови

 Оба не могут пожаловаться на зрение, но Тимоше все-таки удавалось увидеть больше, потому что он ловчее и прилежнее припадал к земле. А ночью наблюдать удобнее снизу, чтобы все просматривалось на фоне неба.

 Но мало того что нужно высмотреть дорогу, по которой предстоит идти. Следует все время приглядываться к вехам на пути. Нужно запоминать, изо всех сил запоминать — и во что бы то ни стало запомнить! — дорогу, потому что по ней ведь придется шагать-ползти обратно.

 Низкое, облачное небо висит над островерхими крышами домов. Кажется почти сверхъестественным, что в такую ненастную ночь где-то в просвете между тучами светится одинокая звезда. Она похожа на трассирующую пулю, замершую в своем полете.

 На востоке, за частоколом крутых черепичных крыш, небо в промельках, вспышках, отсветах далеких пожаров, в тревожном мерцании — бессонное зарево переднего края.

 «Сколько же километров легло между нами и линией фронта? — попытался определить Пестряков. — Три, четыре, пять? Во всяком случае, не меньше трех».

 Он снова прислушался: не донесется ли пулеметная очередь?

 И ведь ветер восточный, помог бы звуку дойти!

 Значит, фронт дальше.

 Ветер несет с собой запахи гари, и кажется, что воздух нагрет пожарами и разрывами, что с востока дует поджаренный ветер.

 Пестряков знает, что их дом — второй от угла, где находится бензоколонка, и что от того перекрестка прямо на восток тянется не то аллея, не то бульвар, и тянется прямо к горбатому мосту через канал. Следует держаться подальше от моста — там наверняка полно немцев.

 Значит, их ночная дорога должна лежать не к перекрестку, где находится бензоколонка, и не к востоку, к горбатому мосту. Для начала хорошо бы пробраться к кирке, по крайней мере кирка — хороший ориентир.

 Они двинулись по Церковной улице, прошли три квартала, свернули к востоку по улице с длинным названием, начинающимся на букву «А», и прокрались по этой улице «А» к скверу, возле которого топтались часовые.

 Пришлось обойти сквер. Тимоша забрался по пожарной лестнице на крышу дома. Не кусты же, не бездействующий фонтан и не памятник какому-то военному охраняют часовые!

 Ракета осветила сквер, насаждения в нем были какие-то странные. Тимоша вгляделся — так и есть: пушки под маскировочными сетями. Как он потом доложил Пестрякову, у него глаза остолбенели. Полная батарея!

 «Противотанковый кулак, — рассудил Пестряков. — Затащат эти пушки в подъезды, в магазины. Или поставят на прямую наводку за углами домов. А вот танков не слышу. И Тимоша не чует. Танки бы себя звуком выдали».

 Пестряков и Тимоша двинулись по улице «А» обратно к Церковной и повернули на север, к кирке.

 Здесь передвигаться стало еще опаснее. Иные немцы разгуливали с карманными фонариками.

 Пестряков первый заметил шестовку с толстым штабным проводом. Провод соединился с другим, вскоре пучок проводов стал еще толще — разведчики оказались на пути к какому-то штабу, но где штаб расположен, установить можно было лишь приблизительно; в районе кирки немцев топталось немало.

 — Починим фрицам связь? Руки сильно чешутся, — Тимоша и в самом деле почесал руки.

 Пестряков передал Тимоше кинжал, и тот быстро управился со своим пучком проводов.

 — Ремонт телефонов в отсутствие заказчика, — прошептал он на ухо Пестрякову, возвращая кинжал.

 Не столь важно вызнать, в какой именно дом тянутся штабные провода. Важно определить координаты квартала. К чему его привязать, этот квартал? Лучше всего к кирке. Но как измерить расстояние до нее?

 Днем можно прикинуть расстояние на глаз. А как вести подсчет шагов ночыо, когда передвигаешься то ползком, то перебежками?

 Тимоша лежал в водосточной канаве, слева от Пестрякова, на подстилке из прелых листьев, и ломал голову над тем, как бы засечь этот квартал, густо оплетенный штабными проводами.

 — Карандаш есть? — спросил шепотом Пестряков и в ожидании ответа приставил ладонь к уху.

 — Нету. Есть вечное перо трофейной марки. Только без чернил.

 Пестряков раздраженно отмахнулся:

 — Бумага есть?

 — Нету.

 — Эх ты, «глаза и уши»!

 — А к чему бумага?

 Пестряков оставил вопрос без ответа. Он не отводил взгляда от афишной тумбы; белые клочья объявлений шевелились на ее круглых боках.

 Стойкий запах лиственного тления кружил голову Пестрякову. Может быть, он лежит в осеннем лесу, на самой что ни на есть грибной опушке? Нет, даже самый неприхотливый гриб откажется расти на мостовой, на тротуаре.

 Или Пестряков лежит возле бани, где пахнет распаренным веником?

 А может, это вовсе кладбищенский запах?..

 — Читать по-ихнему можешь? — спросил Пестряков после долгого молчания.

 — Пока не пробовал. Чересчур у фрицев азбука кляузная.

 Пестряков распорядился сиплым шепотом:

 — Собери-ка мне пригоршню угольков. Во-от на том пожарище.

 По соседству чернел остов сожженного лабаза.

 Наша батарея снова вела огонь, и осколки вокруг пели на разные голоса. Мелкие осколки пели высоко, осколки покрупнее — тоном пониже, а те, которые шли рикошетом, — и вовсе басовито.

 К счастью, канавка, которая тянулась по краю тротуара, довольно глубокая.

 — Прицел ноль-пять, по своим опять! — сказал Тимоша с нервным смешком.