Капкан (СИ)

Когда он появился на пороге моего дома, когда протянул документ, подтверждающий его отцовство, в голове проносилось сотни мыслей. Но главной была одна — раз он сделал этот тест, значит, хотел, чтобы Ариана была его дочерью. И внутри всё начинало таять. Но даже тогда, была уверена, что устою перед любым словом и решением Роланда. Я предполагала, что дальше последует насилие/кража Арианы/шантаж и сотни других поступков, на которые он был способен. Но то, что он предоставит последнее слово мне и признается в любви — это казалось нереальным, из области фантастики.

Он не дал мне времени отреагировать на сказанное, развернулся и ушёл. А я стояла, смотря ему вслед, и когда пришла в себя, поспешила закрыть дверь. Но внутри меня она распахнулась настежь.

Я вернулась к дочери, которая увлеченно досматривала мультфильм, села рядом с ней, обняла её и оставшийся день провела в вакууме своих мыслей. Не хотела ни говорить, ни есть, ни видеть кого-либо. Мне было необходимо одиночество. И мой ребёнок, как никто другой, умеет чувствовать меня, поэтому, она весь день спокойно смотрела один мультфильм за другим, рассматривала книжки, играла в игрушки, находясь в поле моего зрения, но не беспокоя меня. Мне было необходимо разобрать бардак в своей голове, расставить всё по местам.

Предложение Роланда пристрелить и избавиться от него было абсурдным. Лишить его жизни, значит лишить жизни меня. Возможно, предложи он мне сделать это раньше, я бы, охваченная обидой, с радостью согласилась. Но сейчас, я способна признаться себе, что он — часть меня, часть моей семьи. И его смерть разбила бы мне сердце так же, как и смерть мамы, брата и сестры.

«Я люблю тебя, Медея» — я так и осталась витать где-то между этими словами, блуждая среди букв и эмоций, вложенных в каждое из них. Ещё никогда эти слова не звучали так прекрасно. И я впервые слышала от мужчины такую осознанность и ответственность за своё признание.

Наверное, я слаба и слишком зависима, раз эти слова сумели предопределить всё дальнейшее моё существование.

На следующее день, я уже сидела в небольшом доме на окраине Москвы с Роландом и Эрнестом напротив трёх мужчин, ответственных за жизнь многих семей, в том числе и нашей. Они недоуменно смотрели на отца, что-то говорили, не веря своим глазам. Я же осталась в роли женщины Роланда. Папа не захотел раскрывать всех карт, и мы с ним согласились.

Сначала, от нахлынувших воспоминаний, мне хотелось зарыдать и забиться в истерике. Потом наброситься на этих гнусных людей в приступе ярости, задушить, разрезать и сжечь. Но я держала себя в руках, надев на себя маску безразличия и холодного расчета.

Как только шок сошёл с их лиц, из уст одного полились грязные слова в адрес отца. Уверена, это происходило от страха, ведь появление Эрнеста значило одно — возмездие близко. Но мне всё равно хотелось вцепиться ногтями в его мерзкие глаза со скользким взглядом, выколоть их. Но Роланд успокоил меня, аккуратно прикоснувшись к руке и напомнив, зачем мы здесь.

Я знала, что в доме находятся и наши и их люди. Мы понимали, что они будут гореть желанием пристрелить нас, поэтому, решением генерала было одеть под одежду каждого бронежилеты.

Дождавшись, когда все выскажутся, Роланд спокойно, не церемонясь и не меряясь с ними силой слова, достаёт ноутбук, включает его и предлагает им внимательно наблюдать за всем, что сейчас будет происходить на экране.

Я предвкушала этого момента, как только Ханукаев рассказал план. Предвкушала увидеть лица этих тварей, когда они будут наблюдать за тем, как рушится всё то, ради чего они жили и убивали все эти долгие годы. Четыре года Роланд копал под всех, находя и теряя своих людей среди них. И когда стал уверен, что всё самое ценное для них в его руках, позвонил знакомому генерал-полковнику Сергею Аркадьевичу и предложил помощь в поимке глав синдиката. Это предложение не могло не заинтересовать, и они заключили сделку. Сейчас, по команде, спецназ начнёт облаву всех их подпольных точек, домов, архивов. А они, будут наблюдать за всем через экран ноутбука и осознавать всю беспомощность своего положения.

Сначала они не верят своим глазам, начинают звонить своим людям. Когда понимают, что всё реально, встают на дыбы. Психуют. Выходят из себя. Бьются в агонии.

А я начинаю улыбаться. Нет, это всё не вернёт мою семью, но возвращает веру в закон жизни, веру в человека, который находятся по правую руку от меня.

Их люди достают оружие. Начинают держать под прицелом наших людей, наши — их. Но я продолжаю быть спокойной, так как вижу спокойствие в лицах своих мужчин.

— Ты ведь понимаешь, что среди твоих людей есть крысы? — обращается Роланд к мужчине посередине. — И должен понимать, что я не привёл бы сюда женщину, не будь уверен, что пистолеты твоих людей пустышки.

Роланд встает с места, говорить вставать и мне. Я слушаюсь, но не отвожу взгляд от Эрнеста, который на мгновение замер, смотря в глаза мужчины посередине. Я вижу в них презрение, горечь, боль. Мне кажется, что папа вот-вот и сорвётся, убьёт их. Но сжав руку в кулак, лишь произносит: