– У него дети, что ли, какие высокопоставленные чиновники? – удивился следователь.
– Он сам. Ушел на пенсию из Внешторга.
– Ну, связи остались, – с сомнением покачал головой Ермилов. – Несомненно. Но ты сам знаешь, когда человек уходит на пенсию, не слишком-то заботятся о нем. Отработанный материал. А тут… Странно.
– И я о том. Геннадьич говорит, такой кипеж подняли, что караул… Чай будешь?
– А что покрепче имеется?
– Вообще-то это с тебя причитается! – возмущенно покрутил головой Вячеслав, но полез в нижний ящик письменного стола и бухнул на стол бутылку коньяка. – Только тебе, я ведь дежурю. Вот это буду. – Он извлек из сейфа консервную банку со сгущенкой.
– Ну и сластена ты! – Олег потер переносицу в раздумье. – А если я тебе три банки дам, приедешь на дачу дом красить?
– Не мытьем, так катаньем, – засмеялся Вячеслав. – Людмила твоя мозг выедает?
– Поуважительнее! – Тем не менее Ермилов улыбнулся. – Это все? – Он потряс пачкой фотографий.
Вячеслав подал другу бокал с коньяком и блюдце с лимонными дольками. Выглядел он озадаченным.
– Странно. Ты интересовался этим Дедовым, а в домах, зарегистрированных на его имя, живут другие. Ну, допустим, в случае с замминистра это обоснованно. Тот прячет доходы, покупает именье на другого человека. Но кто этот человек, почему он сам не боится попасть под пристальное внимание бэповцев или Генпрокуратуры?
– Тем паче, что Дедов сам госчиновник. Работает во Внешторге, – подхватил Ермилов. – Одним могу объяснить – чувством безнаказанности. Однако tempora mutantur et nos mutamur in ilis.
– Не дави на меня ерундицией, – жалобно попросил Вячеслав.
– Это я к тому, что времена изменились. И мы тоже. Предел терпения наступил.
– Можно даже скаламбурить по этому поводу – наступил предел беспределу.
– Каламбурить будем, когда я прищучу этих коррупционеров, – урезонил друга Ермилов.
– И если не начнется звездопад с твоих полковничьих погон, – осмотрительно заметил Слава.
– С каких пор ты стал таким прагматиком?
– Да, знаешь ли, ступенчато к этому двигался. – Вячеслав отошел к окну и закурил, оттянул пальцем полоски жалюзи и посмотрел на улицу. – До меня, дурака, долго доходило. Сначала во время штурма Грозного, когда я еще в 131-й бригаде служил…
– В Майкопской бригаде? – оторопел Ермилов. – Там ведь совсем немногие выжили?
– Как видишь, я среди их числа… Комбрига потеряли и всех почти наших. У вокзала нас долбили, долбили духи из пятиэтажки, из «дома Павлова». Двое суток в окружении, контузия, барабанную перепонку повредили мне тогда. Я мертвым прикидывался… – Он усмехнулся. – Выползал, прятался по домам, подворотням… Так первые дни Нового года и встретил. Потом Первомайское – и осколки в плече и в затылке, в голову аккурат под «бестолковку» прилетел. Я уже в СОБРе служил. Потом один подрыв, следом второй, когда с тобой в «елочку» попали, – Вячеслав выматерился. – А они тут в это время деньги тырили. Продали нас тогда с потрохами и с договором этим в Хасавюрте… Оттянули, когда мы их уже дожимали, блин. А ты говоришь, коррупция! Когда они нас из нашего же оружия мочили. – Пепел с сигареты столбиком, не замеченный Славкой, упал на подоконник. – А у них дворцы, понимаешь, на нашей крови, на наши деньги. – Он обернулся, подошел к столику около Ермилова, где стояла бутылка с коньяком, налил себе и не чокаясь выпил.
Олег молча последовал его примеру, не решившись напоминать о дежурстве. Он взглянул на часы и спросил:
– Позвоню от тебя?
Вячеслав указал жестом на стол, где стояло два телефонных аппарата.
– Виталий Романыч, это Ермилов. Я сейчас подъеду. Дождетесь меня? Это по делу Дедова.
– Ладно, – ворчливо согласился Карпенко. – Жду тебя. Вообще-то я домой уже собирался. Сам понимаешь, лето всего три месяца…
Кроме того, что в кабинете Карпенко развел ботанический сад, он и на даче боролся за урожай, показывая невероятные сельскохозяйственные успехи в условиях климата Подмосковья. Угощал сотрудников то черной смородиной, то яблоками, то редиской…
– Слав, поеду я, – Олег хлопнул ссутулившегося на диване друга по плечу. – Не кисни. Прорвемся.
– Куда? – скривился Вячеслав. – Куда прорвемся?… И надо ли рваться?…
Эти слова друга звучали в голове Ермилова, когда он ехал в машине опять на Большую Дмитровку. В салоне одуряюще пахло свежим хлебом из пакетов на заднем сиденье. Михаил негромко ворчал на жену. Ветер врывался в открытое окно.
А на душе у Олега было муторно. Не нравился ему настрой Вячеслава, да и не разделял он его мнение. Ермилов не был циником, несмотря на жизненный опыт. Ему все еще верилось, что жизнь не такая унылая штука, какой порой кажется. Но и особых иллюзий по поводу службы не испытывал.