Капитаны ищут путь

Двигались на юг. В хвойном мрачном сумраке уже отрадно забелели березы, снег вокруг них голубел и светился. Днем 20 ноября — почти месяц минул, как оставили остров Гершеля, — прибыли в поселок, расположенный при слиянии рек Поркьюпайн с Юконом: три десятка индейских хижин, кабак да лавка, духовная миссия и школа — здравствуй, форт Юкон [32]. Кажется, все в порядке? Но отчего исказилось орлиное лицо капитана Амундсена? Он на минуту глаза закрыл. Уж не ошибся ли? И опять огляделся. Нет, не ошибся: ни столбов, ни тонких проволочных линий. В поселке, прилепившемся на черте Полярного круга, есть и кабак, и лавка, и школа, и поповское гнездо, но — увы! — нет телеграфной станции, никогда не слыхивали в форту Юкон торопкого стука ключа. Потупившись, Руаль спрашивает:

— Где же?

Ему отвечают:

— В Игл-Сити, сэр.

— Игл-Сити?

— Да, еще двести миль пути…

Джимми и Каппа остаются в форту Юкон. Жаль, но приходится сказать: «Прощайте, друзья!» И теперь уж один на один с мистером Моггом покидает форт Юкон капитан «Йоа».

Дни выдались тихие, солнечные, снега сияли, небо сияло, и, право, было обидно голодать именно в такие погожие деньки. «Ну, — подумал Амундсен, — не пора ль и честь знать, господин шкипер? Не пора ль предъявить вам ультиматум?»

Он решительно воткнул палки в снег и сказал с невозмутимостью, не сулившей ничего доброго:

— Послушайте, старина, я решил вернуться.

У толстяка глаза полезли на лоб.

— Привет, — сказал Амундсен, берясь за палки.

Шкипер молитвенно сложил ладошки:

— Великий боже! Господин Амундсен, не бросайте меня! Я… я околею, господин Амундсен! Я погибну, господин Амундсен! Я же… я же… О-о-о!..

Господин Амундсен поставил условие: кормить досыта, черт побери. Могг согласился не раздумывая. Он был в холодном поту. Но втайне ликовал: норвежцу ничего не стоило содрать с него семь шкур, а простофиля ограничился столь малым…

Пятого декабря в сверкающем далеке означились столбы дыма. Потом послышался звонкий и тоже будто сверкающий звук трубы. Сигнал военного горниста из Игл-Сити прозвучал Руалю сигналом финиша.

В тот же вечер начальник станции предоставил линию в распоряжение Амундсена. Капитан написал депешу. В ней было около тысячи слов. За каждое из них он уплатил рейсом в тысячу километров.

Вскоре чиновник, улыбаясь, вручил капитану вороха телеграмм. Со всех концов света долетели они в поселок Игл, на заснеженные берега Юкона: экспедицию поздравляли знакомые и незнакомые друзья.

Два месяца отдыхал Руаль в Игл, пользуясь общим гостеприимством. В третий день февраля 1906 года пустился он в обратный путь, туда, где зимовали его яхта и его товарищи.

Глава 5. «СНИП, СНАП, СНУРЕ…»

Льды долго мытарили яхту в узком проливе, в том самом, где восемьдесят лет назад ходили добротные и крепкие шлюпки, сработанные в Вуличских доках для Джона Франклина.

А на подходах к мысу Барроу винт рубанул льдину-разиню, взметнул искрометные осколки, однако и льдина в долгу не осталась: винт вышел из строя. Ладно! Есть паруса на «Йоа», добрые паруса, сослужат они службу. А ночью бурный ветер переломил гафель. Хоть плачь — ни винта, ни ветрил. И встречное течение, пропади оно пропадом.

Исправили, поставили гафель. Парус, неси яхту, неси, не ленись. И парус не поленился бы, он бы понес яхту, да только пришлось-таки убрать его — льды, льды, льды. Несть им числа, не видать ни конца ни края. Хватай багры! Багры! Вот так. И навались! Наваливайся грудью, сжав зубы, напружив мускулы, как некогда русские матросы. Ого, какая упругая мощь в каждом куске замерзшей воды, как нехотя пятятся льдины, тяжело колыхаясь, злобно всплескивая!

И уходит, остается за кормою, остается за горизонтом злополучный мыс Барроу, а впереди по курсу — Чукотское море, чистое и зеленоватое, сединой будто тронутое. А повсюду мачты, трубы, форштевни, паруса и дым китобойной флотилии.

И дальше, дальше… С левого борта открывается залив Коцебу. Амундсен приказывает откупорить бутылку, припасенную в Норвегии. Не забудем этот день, друзья, — тридцатое августа 1906 года, никогда не забудем! И бутылка идет вкруговую. На «Йоа» пьют в память начинателей, в память погибших, в честь свершителей.

Гудит Берингов пролив. В сумерках слабо очерчиваются утесы мыса Принца Уэльского. А вечером качаются на темных волнах желтые огни, дальние огни городка Нома, что на берегу залива Нортон.

Молчит Амундсен. Молчат его товарищи. Не гремит пушечный салют, фейерверк не брызжет в глухое темное небо. Один лишь портовый катер, надрывая мотор, летит навстречу победителям Северо-западного пути.

— Снип, снап, снуре, — говорит Амундсен.

«Снип, снап, снуре…» Последние слова норвежских саг: вот и сказу конец.