Капитаны ищут путь

Итак, говорил Вильям Франклин, сыновья выходят в люди, и будущее их обеспечено. Старший, Томас, занимается коммерцией и, унаследовав отцовскую деловую сметку, несомненно пойдет далеко. Виллингам учится не где-нибудь, а в Оксфордском колледже. Они еще с супругой увидят его в адвокатской мантии. Третий, Джеймс, верно, поступит на службу в Ост-Индскую компанию. Э, что там ни говори, все выйдут в люди. Но вот этот… младший, Джон… Был бы и он отличный сын, если б не его дурацкая мечтательность. Впрочем, может быть, мальчишка переменится, даст бог вырастет столь же деловым и предприимчивым человеком, как он, как старшие дети. Отдадим-ка его в школу…

Это была грамматическая школа. Но не в самом Спилсби, а неподалеку от курортного приморского местечка на берегу залива Салтфлит. И не отцовские наставления и не уроки в грамматической школе решили судьбу Джона. Судьбу решил залив Салтфлит.

Однажды, майским днем, Джон и его школьный приятель пришли на морской берег. Робко приблизился тринадцатилетний мальчуган к волнам, широко раскрыв темные глаза, впервые вгляделся в них, и сердце его стеснило незнакомое волнение. Чередою бежали седоватые волны, шумели у ног и откатывались вспять, точно маня за собой. Приятель поднял камень и, пригнувшись, швырнул его в море. Камешек скользнул по волнам, подпрыгнул раза три и утонул. Приятель радостно вскрикнул и от избытка чувств предложил Джону побороться. Но Джон тихо покачал головой: нет, ему хочется смотреть на море; да, да, стоять на месте и просто так смотреть на море.

Из залива уходил в океан рыбачий парусник. Не отрываясь смотрел Джон на одинокий парус, вид которого рождает почти у всех сладостное ощущение свободы, стремление умчаться в неизведанное, манящее, таинственное.

Джон, тихий и смирный, погруженный в думы настолько, насколько в них может погрузиться мечтательный школьник, вернулся в школу. С этого дня он думал о нем — об этом сверкающем, манящем, таинственном море, и о том одиноком парусе, что уплыл вдаль. Часто, улучив время, он приходил к морю. Он приходил к нему один, потому что приятелю непременно требовались шумные игры, а Джона поглощало созерцание волн.

Живая, переменчивая, то ласковая, то грозная океанская даль звала его все громче, все настойчивее. И он уже втайне знал, что вручит ей свою судьбу.

Однажды Джон заикнулся дома, что хорошо бы, дескать, ему попытать счастье на корабельной службе. Отец замахал руками: и думать не смей! Что за бредни? Как девять английских отцов из десяти, Вильям Франклин был решительно против морской карьеры сына. Однако сын, как девять английских подростков из десяти, не только «смел думать», но просто ни о чем другом и думать не хотел.

Минул год. Джону исполнилось четырнадцать. Он стоял на своем, и родитель наконец сдался, разрешив ему послужить малость на каботажном судне.

— Поглядим, — сказал отец, поджимая губы, — что-то запоет наш милый Джон, когда хлебнет морской жизни.

Джон хлебнул. Воротившись, он равнодушно прошел мимо балагана мистера Уэлса, хотя теперь в его кармане был уже не один «боб», и валкой походочкой подошел к отцу, отдыхавшему, по своему вечернему обыкновению, в виндзорском кресле. Один лишь независимый вид Джона подсказал Франклину-отцу, что Франклин-сын унаследовал если и не его деловую сметку, то во всяком случае его упрямство.

Препирательства были оставлены. Старший брат, двадцатисемилетний Томас, повез Джона в Лондон. Занятому Томасу чертовски не хотелось тратить время на сумасбродного мальчишку. К тому же стояла уже осень, дождливая, туманная, ветреная английская осень. Но — приказ отца!..

Багаж положили в плетеную корзину на задке высокой почтовой кареты. Возница прогудел в рожок, и карета покатилась, разбрызгивая грязь и увозя Джона из его детства.

Лондон, вопреки ожиданиям, не оглушил Джона. Был поздний час. На малолюдных улицах тускло горели масляные фонари, похожие на перевернутые вверх дном большие медицинские банки. Ночные сторожа, хилые старики, шарахавшиеся от собственной тени, брели от дома к дому. Сторожа погромыхивали трещотками и и дребезжащими голосами возвещали, какая на дворе погода, как будто обыватели и без них не слышали стук дождя в окнах да вой осеннего ветра в дымоходах.

Томас, не раз бывавший в столице, быстро сыскал гостиницу. Проснувшись на следующее утро, он уже не нашел в комнате младшего братца. Не дождавшись пробуждения Томаса и наплевав на ненастье, Джон отправился в город.

О, теперь-то уж Лондон был Лондоном!

Улицы были полны народа. Магазины отворялись. Торговки на углах отпускали прохожим горячий и мучнистый напиток. Из игорных домов, одурев от азарта «фаро» и «баккара», разъезжались последние картежники. Мальчики-трубочисты, заморенные, невыспавшиеся, спешили на работу. Сгорбатившись, шли в порт грузчики. Шагали солдаты в красных мундирах и белых штанах; флегматичные констебли, полагая, что воры-карманники сами попадут к ним в руки, равнодушно поглядывали по сторонам, опираясь на длинные палки.