Капитаны ищут путь

С тех пор, как суда, похожие на призраки отчаяния, суда мрачного, молчаливого Магеллана пересекли этот океан, деятки и десятки кораблей проносились на его необозримых просторах, над его пучинными глубинами, мимо его береговых рифов, зеленых островов и коралловых атоллов. Линзы сотен подзорных труб очерчивали перед капитанами то пустыню волн, то клочки суши, где в гордом полупоклоне сгибались пальмы.

И все же немало неизведанных земель, окруженных буруном, терялось в океанском просторе! На «Рюрике» об этом знали все — от капитана до последнего матроса, если можно было только выбрать «последнего» в дружной и сладившейся команде. Теперь, когда бриг бежал по Великому, или Тихому, на корабле установилось напряженное ожидание, тот сдержанный, но все же очень острый азарт людей, которым может — и должно! — выпасть счастье первооткрывателей. Не зря же Крузенштерн с Румянцевым сильно надеялись на «приращение географических познаний» именно здесь, в Тихом, или Великом!

Ясная, безмятежная погода, точно такая же, какая была в Консепсьоне, все еще стояла над океаном. Ровно и ходко, уловив попутные воздушные струи, шел «Рюрик», неся на гроте и фоке все паруса.

— Мы направим свой курс так, — сказал однажды капитан, — чтоб пройти на ветре остров Хуан Фернандес.

— О! — воскликнул Шамиссо. — Как бы мне хотелось взглянуть на него. — И повторил раздумчиво: — Хуан Фернандес…

Глеб Шишмарев, стоявший подле Коцебу, обернулся и спросил:

— Чем это он вас так увлекает, сударь?

— Есть причина, Глеб Семенович, — отозвался Шамиссо. И добавил нарочито загадочным тоном: — Вечером, если будет угодно, я расскажу.

«Вечером», сказал Шамиссо, но день, минуя сумерки, переходил в ночь. И вот, когда ночь набежала на океан и корабль, а звезды бросили древние отблески на волны и у компаса, где задержался вахтенный начальник лейтенант Захарьин, зажегся фонарь, капитан Коцебу, Шишмарев, Эшшольц, Хорис, матросы — все собрались на баке, расселись, закурили, и Шамиссо начал рассказывать.

— Дело в том, друзья мои, — говорил Шамиссо, с удовольствием ощущая внимание слушателей, — дело в том, что остров сей, Хуан Фернандес, приобрел чрезвычайную известность благодаря одному происшествию… Был, видите ли, некий лоцман — испанец Хуан Фернандес. Шел он однажды из перуанского порта Кальяо в Чили. Но шел не вдоль берега, как иные, а взял мористее. Более ста миль отделяло его парусник от чилийских берегов, когда он наткнулся на необитаемый островок.

О, друзья мои, если и есть на земле рай, то он, несомненно, находится на том островке, — продолжал Шамиссо, выколачивая трубку. — Прежде всего островок был необитаем… Это уже одно доказывает принадлежность его к раю. Нет, в самом деле, представьте: плодоносные долины, говор ручьев, свежих и чистых, миртовый лес, воздух, наполненный запахом мяты, пригретые солнцем полянки земляники, стада грациозных коз и пестрые стайки маленьких колибри. А на северной стороне островка — округленная бухта. Так вот этот островок и попался испанскому лоцману Хуану Фернандесу в тысяча пятьсот шестьдесят третьем году. Но все это присказка. Сказка впереди. Не сказка, впрочем, а быль.

Шамиссо умолк и снова набил трубку. Матрос Петр Прижимов торопливо высек огонь и, прикрывая его большой заскорузлой ладонью, поднес рассказчику. Натуралист затянулся, выпустил дым и продолжал:

— Прошло полтораста лет. Жил ли кто-нибудь на островке, уже известном под именем того испанского лоцмана, не жил ли — не знаю. В некоторых старинных хрониках говорится, что останавливались там иногда морские пираты. Может быть, не знаю. Прошло, как я говорил, полтора века. В сентябре тысяча семьсот четвертого года суденышко в девяносто тонн водоизмещением, вдвое меньше нашего «Рюрика»… да, суденышко капитана Страдлинга, англичанина, обогнув, как и мы с вами, мыс Горн, поднималось к северу.

Капитан Страдлинг решил зайти в северную бухточку острова Хуан Фернандес. В это время старший боцман корабля Александр Селькирк по какой-то причине крупно повздорил с капитаном. Ссора кончилась тем, что боцман, в сердцах пожелав, чтоб капитана разразил гром, плюнул и объявил, что останется на острове. Капитан Страдлинг скрипнул зубами и промолчал.

Исправив повреждения, набрав свежей воды, Страдлинг собрался в путь. Когда последняя шлюпка отвалила от берега, Селькирк побледнел. Он, конечно, представил себе жизнь на необитаемом острове, куда, быть может, долгие годы не заглянет ни один парус. Душа боцмана дрогнула: он попросился на судно. Капитан Страдлинг молчал, дьявольски усмехаясь. Он оставил боцману платье, одеяла, ружье, порох, котел. Капитан был все же добрый малый и понимал, что не единым хлебом жив человек: капитан оставил еще и молитвенник! Вскоре судно исчезло за горизонтом, а боцман Александр Селькирк долго стоял на берегу, погруженный в горестные мысли.

Шамиссо помолчал. Со всех сторон из темноты послышались восклицания заинтересованных моряков.