Капитан Темпеста

Метюб бросился было на победительницу поляка с поднятой саблей, но в то же мгновение и он упал, сраженный саблей Эль-Кадура, которому удалось, наконец, пробиться к своей госпоже.

— На помощь к Перпиньяно! — крикнула Элеонора, заметив, что лейтенант вместе с остальными ее спутниками стеснен со всех сторон и едва держится против нападающих.

— Берегись, госпожа! — вдруг воскликнул Эль-Кадур, загородив ее собой.

В то же мгновение сердце верного араба, собственной грудью заслонившего свою госпожу, было пробито пулей Метюба, который собрал свои последние силы, чтобы увлечь с собой во мрак царства смерти невольную виновницу всей этой ужасной драмы.

— Проклятый араб! — простонал он, скрежеща зубами от злобы на эту последнюю неудачу, и с тем испустил дух.

Дедушка Стаке и Симон чудесным образом тоже пробились к герцогине и помогли ей отнести умиравшего араба в комнату рядом, носившую следы страшного разгрома, произведенного во время следования по этой местности полчищ Мустафы, шедших на Фамагусту.

— Бедный мой Эль-Кадур! — произнесла Элеонора, наклоняясь над умирающим, лицо которого уже подергивалось предсмертной судорогой.

— Умираю… госпожа… — шептал он прерывающимся голосом. — Пуля… прошла… в сердце… Про… щай… будь… счаст… лива…

— Нет, Эль-Кадур, нет, друг мой, ты не должен умереть!..

Я вылечу тебя, — сквозь слезы говорила герцогиня, сжимая его холодеющие руки.

Араб устремил на нее свои потухающие глаза с последним проблеском глубокой любви и безграничной преданности и еле слышно произнес:

— Мои… мучения… окончены… Будь… Счастлива… дай… и твоему… вер… ному рабу… умереть… счаст… ли… вым… поцелуй… его…

В то время, как Симон плакал навзрыд и его старый соотечественник, дедушка Стаке, тоже тихо ронял слезы над умирающим, герцогиня осторожно прижала губы ко лбу своего преданного слуги, ради нее пожертвовавшего собственной жизнью.

Заключение

Тело верного невольника, жизнь которого была полна стольких необычайных терзаний, о которых смутно догадывалась только та, за которую он с радостью пожертвовал этой жизнью, не успело еще остыть, как к месту сражения между беглецами и их преследователями бешеным галопом примчался Мулей-Эль-Кадель, сопровождаемый отрядом своих дамассцев и их проводником Николой Страдного.

Услышав топот множества коней и бряцанье многочисленного оружия, турки, уже плотно окружившие христиан, в паническом ужасе бросились бежать, думая, что уж не высадились ли неожиданно венецианцы с целью напомнить, что лев св. Марка еще жив и готов жестоко отплатить за те ужасы, которые совершались в Фамагусте по приказанию кровожадного Мустафы. Может быть, явилась даже целая эскадра военных кораблей.

В страхе перед этой грозной силой люди Метюба, оставшиеся без своего предводителя, бежали, как стадо испуганных овец, оставив на произвол судьбы всех своих убитых и раненых.

— Дамасский Лев! — вскричал Перпиньяно, первый из христиан понявший настоящую причину постыдного бегства турок. — А, и Никола вернулся с ним!..

— Где герцогиня? — отрывисто спросил Мулей-Эль-Кадель, спрыгивая с покрытого потом и пеной коня.

— Здесь! — крикнул ему в ответ выбежавший на крыльцо Перпиньяно.

Не говоря больше ни слова, Мулей-Эль-Кадель быстро вбежал в дом и в следующее мгновение был уже перед Элеонорой.

— Жива!.. Жива!.. — задыхаясь от радости и весь красный от волнения, воскликнул он.

— Мулей!.. Вы? — в свою очередь вскричала Элеонора, тоже покраснев при виде его.

— Я, синьора. Я явился сюда, кажется, как раз вовремя… А где поляк Лащинский, убийца виконта Ле-Гюсьера?

— Вот он, мертвый… Я убила его… Но вы назвали его убийцей виконта? Неужели это правда?

— Правда, синьора, — вмешался Никола, — я сам видел, как Лащинский бросился с галеры в воду вместе с живым еще виконтом, а потом уже один подплыл к лодке, которая направлялась к берегу… Да, синьора, не турки виновны в смерти вашего жениха, как вас, быть может, уверял этот предатель, а он сам.

Герцогиня, вдруг сильно побледневшая, несколько времени простояла неподвижно, устремив широко раскрытые глаза на труп поляка, потом с громким, душу раздирающим криком упала без чувств на руки Мулей-Эль-Каделя.

Полчаса спустя отряд Мулей-Эль-Каделя и спутники герцогини под его предводительством уже покидали безлюдное селение, на кладбище которого было предано земле тело бедного Эль-Кадура. Мулей-Эль-Кадель и герцогиня ехали рядом молча, занятые каждый своими мыслями и чувствами. Вдали еще виднелись бегущие солдаты и матросы Метюба.

В тот же день к вечеру, беглецы, находившиеся теперь под такой сильной охраной, въезжали в городок Суду, где Мулей-Эль-Кадель озаботился отыскиванием приличного помещения для герцогини, которая, очевидно, готова была заболеть от всех перенесенных ею за последнее время потрясений. И действительно, едва она успела лечь, как у нее открылась сильная горячка, едва не сведшая ее в могилу. Целые две недели больная была в таком состоянии, что окружающие ее каждую минуту ожидали ее смерти, но молодость взяла свое: произошел благоприятный перелом болезни, и молодая девушка медленно стала поправляться.