Капитан Темпеста

— Ты прав, Гамид: ты пока еще обязан повиноваться… Ну, так едем. Я уже приказала приготовить лошадей и конвой. Хочу проводить тебя до берега.

Набросив на плечи свой белый плащ с капюшоном, который накинула на голову, так что он закрыл и верхнюю часть лица, она быстро вышла из столовой в сопровождении Элеоноры и невольников, до того времени стоявших на страже у дверей.

XXI Замысел поляка.

На крепостной площади перед подъемным мостом было выстроено два отряда всадников, ожидавших выхода внучки великого адмирала и сына мединского паши. Один из этих отрядов состоял из греческих ренегатов, Перпиньяно, Эль-Кадура, дедушки Стаке и его молодого земляка Симеона, другой — из двух десятков янычар, вооруженных с головы до ног, с тлеющими фитилями пищалей.

Посередине между этими двумя группами находился всадник на вороной лошади. Это был молодой человек, лет около тридцати, высокий, с бледным, изможденным, но благородным лицом, карими глубоко ввалившимися глазами и длинными усами. Вместо богатых разноцветных шелковых и бархатных одежд, сверкающих золотом, серебром и драгоценными камнями, которые носили в то время знатные турки, на этом человеке был грубый казакин из темного холста, такие же шаровары, заправленные в старые, стоптанные сапоги и сильно поношенная феска, прежний ярко-красный цвет которой превратился в бурый.

Неестественно блестевшие глаза его были пристально устремлены на герцогиню, между тем как по всему его телу пробегал судорожный трепет. Он не издал ни одного звука и из боязни выдать себя хоть словом кусал себе губы до крови.

Элеонора, сразу увидевшая его, сначала побледнела, как смерть, потом щеки ее разгорелись таким ярким румянцем, точно вся кровь хлынула ей в голову.

— Вот и христианский пленник, — сказала Гараджия, указывая на него рукой. — Может быть, ты уже видел его раньше, Гамид?

— Нет, — отвечала Элеонора, делая над собой усилие, чтобы не выказать своего волнения.

— Мне говорили, что его немного лихорадит. Но это вполне понятно: пребывание среди болот не может ни для кого пройти бесследно, — говорила Гараджия с такой небрежностью, словно дело шло не о человеке, а о пучке рисовой соломы. — Морской воздух принесет ему пользу, освежит его, так что он явится в Фамагусту не в таком дурном виде… Постарайся вообще подлечить его, эфенди, чтобы не говорили, что я слишком жестоко обращаюсь с христианскими пленниками. Обещаешь ты мне это Гамид?

— Обещаю, Гараджия, будь покойна, — немного глухим голосом ответила герцогиня.

В это время Гараджии и мнимому Гамиду были подведены великолепно убранные огненные кони, на которых они и поспешили сесть.

— Берегите христианина! — крикнула турчанка янычарам. — Вы отвечаете мне за него головой!

Десяток янычар окружили пленника, и оба отряда, во главе с Гараджией и ее спутником, рысцой направилась к рейду. Позади, на расстоянии сотни шагов, следовал эскорт герцогини, во главе которого ехали Перпиньяно и Никола Страдного.

— Неужели нам эта игра обойдется так дешево? — говорил венецианец греку. — Не верится мне в такое счастье.

— Что же, бывают ведь и полные удачи у людей, — сказал в ответ Никола. — Если только черт не вмешается в последнюю минуту, мы выиграли. Шиабека, наверное, уже потоплена и…

— Да, но должно же ее бесследное исчезновение возбудить подозрения этой турчанки…

— Очень может быть, что и возбудит, но разве мы должны отвечать за это? С чего же придет ей в голову, что это дело наших рук? — возражал грек. — Если же эта разряженная тигрица и догадается, то мы будем уж далеко, и пусть она попробует догнать нас. А что вы скажете о виконте?

— Я положительно изумлен его хладнокровием. Я так и ожидал, что он при виде герцогини сделает что-нибудь такое, что выдало бы нас всех с головой. Это было бы вполне естественно при такой неожиданности для него. Значит, вы все-таки успели его предупредить?

— Да, но не тем путем, как я сначала думал. Хорошо, что он из понятливых, и достаточно было одного взгляда Эль-Кадура, чтобы заставить его сдержать себя.

— Да, опасная была минута! Слава Богу, что все обошлось благополучно… Однако нельзя сказать, чтобы он выглядел хорошо. Судя по тому, что от него осталась одна тень прежнего, думаю, что Гараджия заставляла и его ловить пиявок наряду с простыми невольниками.

— И я так думаю, синьор, — говорил грек. — Я пробыл в ее власти целых три месяца, и знаю, на что она способна, не будь с ней этих проклятых янычар, я бы на прощанье непременно всадил ей пулю в голову, в отместку за несчастных христиан, над которыми она так жестоко издевается.

— Ну, не будем говорить о том, чего нельзя, Никола… Посмотрите, как великолепно держит себя в седле герцогиня: не уступит и самому лучшему наезднику!

— А храбрость-то какая! Одна она стоит всех нас вместе взятых… Я слышал, как она тут билась на поединке с капитаном Метюбом, который считается лучшим бойцом во всей турецкой морской армии, и шутя повергла его к своим ногам.