Капитан Темпеста

— Об этом не беспокойтесь, синьора, — поспешил прервать ее молодой человек. — Мой отец — самый богатый из всех пашей Малой Азии, а я его единственный наследник. Поэтому не бойтесь, я вовсе не обираю себя, предлагая вам в дар все это. Я должен вам гораздо больше, и если бы было нужно, отдал бы моей великодушной противнице, подарившей мне жизнь, решительно все, что имею и буду иметь. В долгу не вы у меня, как вы, очевидно, думаете, а, наоборот, все еще я у вас и притом навсегда… Однако пора ехать… Что ж ты не садишься, старик? — обратился он к моряку, который с видом изумленного ребенка расхаживал вокруг своей лошади, качая головой и разводя руками.

— Виноват, синьор! — откликнулся старый моряк, поспешно поставив ногу в стремя. — Залюбовался красотой корабля, на котором мне должно плыть в первый раз.

Разглагольствования и вид его были так комичны, что все невольно рассмеялись.

— В путь! — скомандовал Мулей-Эль-Кадель, убедившись, что все находятся на лошадях.

Отряд тронулся в путь. Дамасский лев и Перпиньяно ехали по обе стороны герцогини, одинаково готовые к ее услугам. Эль-Кадур с моряками и неграми следовал сзади.

Быстро миновав ряд пустынных улиц с разоренными домами, маленький отряд приблизился к подъемному мосту бастиона Эридзо, который, по расчету Мулей-Эль-Каделя, должен был быть в это время свободен от охраны, вследствие каких-то, одному ему известных, соображений.

Но только что молодой турок со своей переодетой спутницей хотели въехать на этот мост, как из ворот бастиона выступил капитан янычар во главе десятка солдат и крикнул:

— Стойте, кому дорога жизнь!

При звуках этого голоса герцогиня и Перпиньяно невольно вздрогнули, между тем как Эль-Кадур с быстротой молнии выхватил ятаган и испустил что-то вроде глухого рычания.

— Лащинский! — единовременно вырвалось у всех троих.

Мулей-Эль-Кадель сделал своим спутникам знак остановиться, затем заставил своего коня проделать такой могучий скачок, что сразу очутился около поляка, выступившего на середину моста и гордо подбоченившегося. Молодой турок, обнажив саблю, резко спросил у него:

— Кто ты такой, что осмеливаешься преградить мне путь?

— Пока только комендант бастиона на эту ночь, — ответил своим обычным тоном поляк.

— Вот как… Странно!… А знаешь, кто я?

— Еще бы не знать, клянусь бородой пророка!.. Если бы ты мне даже не оставил на память хорошего рубца на горле, я и то издали бы узнал в тебе знаменитого витязя Мулей-Эль-Каделя, сына не менее славного дамасского паши.

— Мало ли я кому давал такие памятные знаки… А как твое имя?

— Мое имя?.. Да хоть бы — польский медведь.

— А, ренегат! — произнес Мулей-Эль-Кадель с оттенком такого презрения, что у поляка начали раздуваться ноздри. — Так чего ты хочешь от меня, если знаешь, кто я? — осведомился он.

— Да только задержать вас всех здесь до утра, больше ничего, синьор Мулей-Эль-Кадель. Я имею приказ никого не выпускать из Фамагусты и вовсе не чувствую желания плясать на колу ради твоих прекрасных глаз, мой милый победитель.

— Вздор!.. Дорогу Дамасскму Льву! — с угрожающим видом крикнул молодой турок. — Полученный тобой приказ не может касаться меня, сына лучшего из друзей падишаха…

— Клянусь гибелью креста, что не пропущу тебя без разрешения великого визиря, будь ты хоть сам Магомет! — прошипел сквозь зубы Лащинский и, обратившись к свои солдатам, которые стояли за ним с аркебузами наготове, громко скомандовал: — Сомкнитесь и готовьтесь по первому моему слову стрелять!

Глаза Мулей-Эль-Каделя вспыхнули молнией.

— Что! — вскричал он, потрясая саблей. — Стрелять в Дамасского Льва!.. Оружие наголо и напролом! — скомандовал он, в свою очередь, своим спутникам. — Все беру на себя!

В то же мгновение он движением коня опрокинул навзничь поляка раньше, чем он успел посторониться.

Между тем отрад Мулей-Эль-Каделя пустился по мосту с поднятыми саблями, но не имел надобности ими воспользоваться, так как янычары, вместо того, чтобы исполнить приказание своего капитана, расступились перед всадниками и воскликнули в один голос:

— Да здравствует Дамасский Лев!

Кавалькада вихрем пронеслась через ворота и помчалась по равнине.

Молодой мусульманин повел свой отряд в обход турецкого лагеря, где виднелись огни и по временам раздавались звуки военных рожков. Вне пределов этого стана было совершенно тихо и темно. Только луна изредка выглядывала из-за темных туч, облегавших небо. Мулей-Эль-Кадель решил по возможности избегать турецких постов ради выигрыша времени и чтобы не вызывать лишних осложнений.

Часа через два быстрой скачки впереди, на востоке, замерцала светлая точка, вроде яркой звезды.

— Это, должно быть, и есть Судский маяк? — спросил Перпиньяно, указывая рукой на эту точку.

— Да, он самый, — ответил мусульманин.

— Следовательно, мы скоро будем на берегу?

— Часа через полтора, не раньше. И то благодаря нашим быстроногим коням. Мы поспеем как раз вовремя, и вы успеете сесть на корабль еще до утра, чтобы избежать внимания наших властей.

— А корабль разве уже готов? — осведомилась герцогиня.