Охладившись, отдышавшись и придя в норму, мы критически осмотрели друг друга. Капитан выглядел немного помятым и потертым, но сохранял бодрость духа и внутреннюю способность совершать подвиги. В глазах пса я прочитал, что выгляжу не лучшим образом, но в моих мыслях и намека не было на желание совершать геройские поступки. Все, что произошло сегодня, надолго сохраниться в памяти и, честно говоря, я не очень хотел бы повторения этих событий.
Но, как обычно люди говорят в подобных случаях, что все то плохое, что было, прошло и забыто!
От размышлений на эту геройскую тематику меня отвлекло подозрительное поведение капитана Т.Т. Трезорова. Он тихой сапой удалялся от меня и, сжимая в зубах ручку неизвестно откуда появившегося лукошка, которое напоминало мне одно, которое я видел среди кучи продуктовых корзинок и сумок в палате Белояра.
Было очень похоже на то, что мой четвероногий друг и мерзавец в момент, когда его волокли по полу, чтобы выбросить на улицу, по дороге умудрился извернуться и перехватить в зубы это лукошко.
С гордостью за капитана Т.Т. Трезорова открыто заявляю, что мой четвероногий друг и товарищ никогда и ни при каких обстоятельствах не доверял журавлю в небе, его предпочтение было неизменным — всегда иметь осязаемую вещь в зубах.
Когда ситуация окончательно прояснилась, — мы были выброшены из медсанчасти и увидим Белояра только после его выписки, — капитан Т.Т. Трезоров решил не осложнять ситуацию и легонько и, словно ненароком, подхватив умыкнутое лукошко в зубы, попытался вместе с трофеем слинять в неизвестном направлении.
Вот эти неторопливые и, словно случайные сборы, привлекли мое внимание. Мой четвероногий друг никогда и ничего случайно не делал и с чего бы то вдруг он стал таким предупредительным и вежливым, потеряв привычную наглость и нахальство. Многолетний опыт дружеского общения с этим существом подсказывал, что капитан Т.Т. Трезоров что-то замысли и свои замыслы маскирует под вежливость, а когда эта псина что-то маскирует, то это может означать только, что эти замыслы имеют не очень розовую окраску. Меня же очень заинтересовало, что же такового капитан Т.Т. Трезоров скрывает от меня.
Как только капитан развернулся и был готов без предупреждению покинуть мое общество или, говоря по простому "дать левака", я негромко, но решительно и по хозяйски окрикнул его. После оклика последовала немая пантомима в исполнении господина Трезорова, по выражению морды моего четвероного друга я наблюдал, как в его душе боролись хорошее и плохое начала. Одно из них, — хорошее — в форме служебного долга, требовало вернуться и выложить всю подноготную перед другом и хозяином, а другое начало — не очень хорошее — было представлено отсутствием какого-либо внутреннего желания делиться с кем-либо умыкнутым. В конце концов, в этой борьбе принципов служебный долг взял верх над плохим началом и мой капитан Т.Т. Трезоров с зубовным скрежетом поставил лукошко к моим ногам.
Не обращая ни малейшего внимания на столь деликатное и интеллигентное поведение капитана, я заглянул в лукошко и обнаружил там стандартный набор северного провианта — черная и красная икра в маленьких долбленых бочках, лососина жареная и парная, сервелат финский и венский, различные баночки исландской сельди, запеченная и жареная на углях оленина, кирпич бородинского хлеба, различная выпечка и бутылка французского "шабли". Настроение было и так испорченно, а в лукошке одна лишь жратва. Я был не голоден и один только вид этих продуктов вызывал у меня душевное расстройство. Небрежно потыкав пальцем продуктовые упаковки, я решил ограничиться бутылкой вина, которое было очень неплохим красным шабли.
Изъяв вино, я отточенным ударом донышка о каблук сапога, боже, чему только армейская служба нас не научит, выбил из бутылки пробку и сделал первую пару глотков. Вино было отличного букета с парижским ароматом. Капитан Т.Т. Трезоров следил за моими действиями и взглядом профессионального алкоголика сопровождал каждый глоток вина, при этом издавая щенячье повизгивание. Пришлось в его широко раскрытую и такую бездонную с острыми зубами пасть закапать пару капель шабли. По глазам капитана Т.Т. Трезорова я понял, что эта пара капель была ему, что умирающему больному свинцовая примочка. Но я решил пожалеть своего друга и не брать из лукошка больше ничего. Икра приелась, поэтому, отщипнув корочку горбушки бородинского хлеба и с бутылкой шабли в руках, я побрел в общежитие.
Спешить было особенно некуда, опаловые глаза далеко, капитан Т.Т. Трезоров развлекался с лукошком, а Белояр, по крайней мере, еще несколько дней проведет под зорким женским глазом в медсанчасти. Общежитие без друзей становилось чужим и необустроеным.