Капитан Ртуть

Они не верили в порядочность, в честное слово и ожидали выстрелов. Впереди мчался Титубал — что-что, а трусом он не был, — готовый принять на себя первую пулю, с саблей в одной руке и пистолетом в другой.

Семнадцать пленных стояли спокойно. Удивленный Титубал не нашел ничего умнее, чем крикнуть:

— Сдавайтесь!

— Снова! — засмеялся Ртуть. — Такие вещи два раза не повторяют. Однако, если вы оказываете нам честь и говорите с нами, слушайте. Вы приказываете. Если бы нам вздумалось защищаться, немало ваших полегло бы, пока нас не убили или не взяли в плен. Мы сдаемся, решено, но обращайтесь с нами как с солдатами. Мы идем на смерть — но как мужчины, как французы… Вы поняли?

Остолбеневший Титубал слушал, этот спокойный героизм поразил его. Побежденные враги оказались сильнее…

— Друзья, — заговорил капитан, — если через минуту господин Титубал не даст ответ, берите оружие и стреляйте!

Титубал очнулся и выкрикнул:

— Даю слово!

— Беру его.

Предводитель бандитов знал, что делать дальше. Он отдал приказания, солдаты заполнили террасу и молча, без угроз и оскорблений, окружили «ртутистов», взяли оружие, потом повели их по широкой лестнице, находящейся в центре здания, и вывели во двор.

Жребий брошен. Смерть неминуема!

К Ртути подошел полковник Кристофоро и смело пожал ему руку:

— Капитан, вы и ваши люди — настоящие герои!

— Спасибо, полковник. Мы сделали все возможное, чтобы убежать из этого осиного гнезда, но не смогли. Значит, наша вина… Моя последняя просьба: в наших краях у кролика обычно спрашивают, под каким соусом его подать. Нам бы очень не хотелось быть повешенными. Солдаты умирают стоя, под пулями. Не могли бы вы постараться снабдить нас этим… соусом?

Кристофоро улыбнулся: неисправимые французы, они вечно шутят.

— Я постараюсь, обещаю вам, и очень сожалею, что не могу дать вам надежды на лучшее.

Во время этих коротких переговоров во дворе произошло передвижение. Принесли стол, покрытый зеленым сукном, водрузили его на широкий помост, что-то вроде импровизированной сцены. Туда же поместили стулья и почти королевский трон — кресло для председателя.

— Ну и спектакль! — прошептал Бедняк на ухо Ртути. — Однако, я думаю, не видать нам больше Сан-Дени…[156]

— А как товарищи? Как встречают свою судьбу?

— Ты их знаешь… Ты идешь на смерть, и они идут на смерть, вот и все. Только Толстяк…

— Как! Бедный малый, ему жаль…

— Да нет, не умереть… Но сейчас он говорил мне: «Что неприятно, так это уйти, не поняв, зачем мы в Мексике».

Послышались голоса офицеров, отдающих приказы. Мексиканские войска окружили сцену. Открылись ворота крепости, впуская окрестных жителей, оповещенных о казни: они толпились в ожидании кровавого представления. Месяц назад эти люди склонялись перед французами, оккупировавшими Монтеррей. Теперь город снова был в руках мексиканцев, и жители сделались патриотами всем на удивление. Солдаты, правда, орудовали прикладами, подгоняя их.

На помосте разложили красный бархатный ковер, военные расположились вокруг.

— Вылитый театр Шателе![157] — не удержался шутник Бедняк.

Пленные стояли без цепей, но охрана плотно окружала их. О знаменитых «ртутистах» ходило столько легенд, что мексиканцы все еще боялись подвоха.

Капитан Ртуть стоял немного впереди товарищей. Он был красив: спокойная улыбка, чистый лоб в ореоле вьющихся волос. Публика неистовствовала, глядя на него, в толпе слышались яростные крики:

— Смерть им! Смерть им!

Вдруг загрохотала нестройная мексиканская музыка, забил барабан.

Это Карбахаль поднимался на свое место, броско одетый, как на карнавале, в бархат гранатового[158] цвета с золотыми кистями. Ожерелья из драгоценных камней, огромные бриллианты вместо пуговиц. И сомбреро с широкой золотой лентой, украшенной рубинами. Не будь генерал таким рослым, то утонул бы под этим огромным зонтиком диаметром никак не меньше метра.

За генералом расположились другие офицеры, также при параде, в шитых золотом мундирах и блестящих украшениях (как в цирке — заметил Бедняк). Загорелое лицо Карбахаля было очень серьезно, под густыми бровями прятались большие темные глаза.

Ртуть не упускал из виду ни одной мелочи. Внезапно он вздрогнул. Место с краю оставалось свободным. Появился слуга, неся на плечах какую-то обезьяну, и усадил ее на подушки.

Боже мой! Так это же бессмертный Бартоломео Перес! Уродливый карлик, как из кошмарного сна… Ртуть видел его по дороге в Сальтильо, когда тот радовался поражению французов. Тогда он не поверил своим глазам, решил, что это галлюцинация[159], плод расстроенного воображения. Но теперь сомневаться не приходилось.

Наш герой почувствовал прилив ярости, но сдержался и остался стоять невозмутимо, не опуская головы. Ну и комичный этот военный совет, который не судит, а лишь выносит приговор!

Ртуть взглянул на свой отряд. Он мог гордиться бойцами, ему удалось передать этим людям твердость духа. А ведь среди них были порядочные шалопаи с темным прошлым. Но сейчас они имели честь служить под французским флагом и держались с достоинством и вызовом.