Капитан Ртуть

— Эй, парни! Вы что, дрыхнете? Вот лодыри!

Бедняк залез внутрь и легонько потряс Питуха.

— Друг, открой глаза! Найдется выпивки глоток!

— А! Что? К оружию!

Питух приоткрыл глаза и нашарил рукой свой горн.

— Оставь свой кларнет[61], — сказал Бедняк. — Меня прислал Ртуть.

Старый сержант вскочил на ноги.

— В чем дело? Ему нужна наша помощь?

— Да, но совсем в особенном деле.

— Знаешь, этот хитрец, этот душка напоминает мне Оторву, моего милого дружка с Малахова кургана. Для него я сделаю все что угодно и когда угодно.

— Слушай, вот какое дело. Командир де Тюсе, который его балует (они, кажется, были знакомы еще в Париже), прислал ему несколько бутылочек шампанского.

— Черт возьми! Это тебе не лимонад!

— Так вот, Ртуть — славный парень, он сказал, что там хватит и для друзей, и послал меня узнать, хотите ли вы быть в их числе.

Питух решил, что следует держаться с достоинством.

— Несомненно… господин Ртуть делает нам честь… я очень признателен, но боюсь показаться навязчивым…

Бедняк рассмеялся:

— Брось ломаться! Кто пойдет с тобой?

— Трое плюс я — не многовато?

— Вовсе нет. Бутылочки толстопузенькие.

Надо вам сказать, что три зуава, всегда следующие по пятам за горнистом, насторожили уши с первых же слов Бедняка. Эти дисциплинированные солдаты были готовы немедленно выполнить приказ.

— Итак, — пыжился Питух, — если господин Ртуть снизошел до любезного приглашения… мы готовы… Толстяк, Чепрак, Булочка!

— Здесь, сержант!

— Знакомьтесь, месье…

— …Бедняк, к вашим услугам! Волонтер контргерильи и первый министр его превосходительства господина Ртуть.

Зуавы отдали честь.

— А теперь, — скомандовал Бедняк, — раз, два, направо — шагом марш!

Солдаты вышли из палатки и двинулись по лагерю. Стояла полная тишина. Усталость одолела воинов, слышались лишь голоса часовых.

Гости с любопытством разглядывали капитана, который вышел их встречать. Правду сказать — они едва узнали его. Тогда, в бою, Ртуть спустился с башни взлохмаченный, оборванный, с лицом, залитым кровью, и с почерневшими руками.

Сейчас капитан нарядился в изящный серый камзол[62], ловко схватывающий его тонкую талию. Руки у него были как у девушки, миниатюрные ноги обуты в желтые ботинки, а гетры[63] — под цвет серых штанов. Прелестное лицо с тонкими чертами, чистый лоб и черные глаза, сверкающие, как бриллианты.

Капитан протянул руки друзьям, и взгляд его был так добродушен и сердечен, что Питух не удержался и воскликнул:

— Вы славный малый, капитан Ртуть!

Все заняли места, откупорили бутылки, чокнулись. Вино искрилось и пенилось.

— Да, — изрек Питух, — так жить можно…

Тут Толстяк поднялся и произнес умильным голосом, положа руку на сердце:

— Предлагаю выпить за здоровье господина Ртуть!

— Господин! — вскричал капитан с притворным возмущением. — Я требую, чтобы это слово было вычеркнуто из вашего лексикона. Я — Ртуть, друг и товарищ по оружию. Спросите у Бедняка! Я требую, чтобы меня не называли ни господином, ни даже капитаном, а просто Ртуть. А если вы хотите сделать мне приятное, перейдем на «ты»!

— Ой, — сказал Питух. — Это слишком!

— Вовсе нет! Так принято между братьями. Сегодня мы все равны в битве за родину и знамя… Питух, дай мне руку и скажи, что мы — друзья…

Питух медлил: уж очень элегантен этот проклятый Ртуть. Да что там думать, дело не в сером камзоле, а в человеке!

— Я тебе верю, вот моя лапа!

— Вы знаете, — продолжил Ртуть, — что я в хороших отношениях с командиром де Тюсе…

— Недаром он нас так увлажняет!

— Так вот, я попрошу его оказать мне милость…

— Он ни в чем не отказывает вам… то есть тебе, — промолвил Питух.

— Я хотел бы получить от него позволение организовать маленький, совершенно независимый отряд… французских партизан. Представляете… Если война будет продолжаться — а мне кажется, она не скоро кончится, — мы станем вольными стрелками. Нас будет немного, не более пятидесяти человек, но все проверенные и преданные бойцы. Один за всех, все за одного. Вам это нравится?

— Еще бы! — подал голос Бомба, молчавший до сих пор. — Знаешь, товарищ Ртуть, раньше я был отъявленным негодяем. А сейчас мне кажется, что с тобой я снова стану честным человеком.

— А я, — сказал Толстяк, — всегда мечтал об этом. Раздавать удары — направо, налево и прямо! Я присоединяюсь!

— И мы, — подтвердили Чепрак и Булочка.

Питух не отвечал. Казалось, его что-то смущало.

— Ну, а ты, друг-горнист? Знаешь, мне бы очень хотелось, чтоб ты был с нами.

— Мне тоже хотелось бы! Но ведь такое дело… я — сержант, зуав, на сверхсрочной службе. Я привязан…

— Ты не понял, — перебил Ртуть. — Мы все обговорим с де Тюсе. Ты и твои товарищи останетесь зуавами, но будете приписаны к отряду капитана Ртуть.

— Ах так! Устрой все и дай мне знать. Ты увидишь, что я не боюсь работы!

— Я ставлю одно условие, — со смехом проговорил Чепрак.

— Какое?

— Ты, Ртуть, знаешь все. Объясни нам…

— …что мы делаем здесь, в Мексике, — окончил Толстяк.

Ртуть тоже засмеялся. Ему часто задавали этот вопрос, и он знал, как трудно ответить.