– Пятьдесят восемь.
– Мало!
– Мы составим авангард[86] и обязуемся прорвать блокаду, открыть вам дорогу.
– На это мы и рассчитываем. Не забудьте, что мы воюем не с отважными патриотами, а с бандитами, нападающими исподтишка, убивающими и калечащими плен
добр
ных. В этой беспощадной борьбе нет места ни слабости, ни жалости.
– Мой капитан, – гордо ответил Ртуть, – позвольте заметить, что французы не станут уподобляться бандитам. Мы убиваем или гибнем, но руки и души наши чисты…
Дю Валлон улыбнулся:
– Хорошо сказано. Рекомендуя энергичные действия, я не имел в виду жестокость. Вы правы, мы – французы и останемся французами. Но иногда терпение лопается… Знаете ли вы, что сегодня утром на улице произошло покушение на канцлера французского посольства, честного служащего, который всегда исправно делал свое дело и старался уменьшить ужасы войны?[87] Много наших солдат подверглось вероломному нападению в темных закоулках.
Нам предстоит ликвидировать двух врагов. Первый – Карбахаль, храбрый воин, чьи отважные действия часто вызывали наше восхищение. Нужно во что бы то ни стало помешать ему объединиться с Кортеной. С ним предстоит, так сказать, война нормальная, честная. Будем биться, а не убивать.
Второй враг, в истреблении которого я особенно полагаюсь на вас, – это отряд бандитов, метко названных матадорами[88] Они терроризируют всю страну, жгут фермы, убивают женщин и детей, нещадно грабят под предлогом патриотизма тех, кто проявил к нам малейшую симпатию… Обезображенные трупы – доказательство их зверств. Об отряде слагают легенды, убийцы внушают населению почти суеверный ужас. Говорят, будто бы командует ими женщина…
Ртуть прервал дю Валлона:
– Женщина! Не дочь ли это Бартоломео Переса, одного из самых непримиримых сторонников Хуареса?
– Да, именно о ней мне и говорили. А разве вы, капитан, уже сталкивались с этими негодяями?
В нескольких словах Ртуть рассказал о своих встречах с Долорой Перес и ее отцом.
– Здесь, – заключил он, – кроется какая-то тайна. Я узнаю все, клянусь вам! Бартоломео Перес – исчадие ада. Мой друг Бедняк, выносливость которого не уступает храбрости, так и не мог понять воздействия этого человека, парализовавшего его чувства. Не будь он истинным французом, Бедняк, чего доброго, поверил бы, что тут замешан дьявол.
– А его дочь, прозванная донья Альферес, ведущая извергов на грабежи и преступления?
Ртуть помолчал, потом промолвил:
– Я ничего не могу сказать, капитан. Я видел ее спящей, лицо показалось мне спокойным и красивым. Не знаю почему, но я почувствовал к ней симпатию. Во время сражения, охваченная гневом, она выглядела совсем другой. По правде сказать, капитан, эта девушка как будто находилась под воздействием демонической силы. В своем ли она уме?
– В своем уме или нет, – ответил дю Валлон, – донья Альферес очень опасна и должна быть уничтожена. Люди фанатически подчиняются ей, а она использует свою власть для черных дел… Банду матадоров нужно ликвидировать. Я поручаю вам эту предельно ответственную задачу.
– Слушаюсь, мой капитан. Когда приступать к исполнению?
– Я полностью полагаюсь на вас и, с согласия вашего командира, полковника Дюпена, предоставляю свободу действий. Вы отвечаете лишь перед вашей.совестью. Выполняйте задачу быстро, без колебаний. И добейтесь своего – вот все, что требуется. Берите с собой кого сочтете нужным… Избавьте нас от этого кошмара…
– Мы выступим этой же ночью.
– Удачи вам, капитан.
Ртуть вышел из комнаты. Он глубоко уважал молодого офицера, капитана Третьего стрелкового африканского полка, смелость которого оценил сам генерал Базен. Ртуть уже видел дю Валлона в деле и считал его одним из достойнейших и храбрейших сынов Франции.
Наш герой был полон решимости исполнить свой долг.
Дойдя до улицы Эсколеро, ведущей к главной площади, капитан Ртуть внезапно услышал яростные крики и выстрелы и поспешил туда.
ГЛАВА 3
На главной площади Таможни, в Тампико, царило оживление. Это было место встречи всех щеголей и бездельников. Разодетые женщины прохаживались среди caballeros[89], чьи костюмы сверкали от золотого и серебряного шитья и блестящих пуговиц.
Никто бы не подумал, глядя на этих франтов и франтих, что скоро прольется кровь, что за улыбками кроются месть и дикая злоба, а в глубине бархатных глаз, таких нежных и томных, прячутся огоньки ненависти, готовые превратиться в молнии.
Иногда площадь пересекала французская рота с горнистами во главе. Зуавы, африканские стрелки, печатали шаг, глядя прямо перед собой, бесстрастные, подтянутые. Энергичные офицеры проходили приосанившись, но без рисовки…