Капитан Ришар

Отправили генерала Эбле с восемью ротами сапёров и понтонёров обеспечить переправу этих десяти тысяч человек через Березину.

Вероятно, Наполеону следовало оставить Оршу, но тогда он бросил бы Нея. Наполеон был несчастнее Августа, ибо тот о своих легионах мог по крайней мере вопрошать Вара; он же о Нее спрашивал самого себя!

Всю ночь каждый час он открывает свою дверь и произносит:

— Есть новости от Нея?

При малейшем звуке на улице он открывает окно и произносит:

— Это не Ней идет?

Все взгляды обращены на север, но там не видно ничего, кроме все более и более сгущающихся рядов русских батальонов. И, напрягаясь, нельзя услышать даже грома пушек: кругом только могильная тишина; если Ней жив, он бы сражался… Ней мертв!

И, как будто эта смерть была уже свершившимся фактом, все начали повторять друг другу:

— Я видел его пятнадцатого; вот что он мне сказал…

— А я видел его шестнадцатого; вот что он мне ответил…

Наполеон же повторял:

— Ней! Мой храбрый Ней! Я не пожалею тех миллионов, которые лежат в моих подвалах в Тюильри, за моего герцога Эльхингенского, моего князя Московского!

И вдруг среди ночи сначала послышался приближающийся галоп лошади, затем раздались возгласы и прозвучало имя Нея.

— Ней? — крикнул Наполеон. — Кто принес вести о Нее?

К императору подвели молодого человека в обтрепанном синем мундире, расшитом серебром.

Наполеон узнал в нем адъютанта Евгения.

— А! Это вы, господин Поль Ришар! — произнес император.

— Нет, сир: я Луи Ришар… Мой брат Поль мертв! Но маршал жив, сир.

— Где он?

— В трех льё отсюда; он просит помощи.

— Даву! Евгений! Мортье! На помощь к Нею! Идите сюда, мои маршалы! Есть новости от Нея… Все наши потери восполнимы: Ней спасен!

Первым вошел Евгений.

— Евгений, этому доброму вестнику — крест офицера Почетного легиона.

— Вот орден моего брата, сир, — сказал молодой человек, доставая с груди крест, который он снял с мундира Поля после его смерти.

— А! Это вы, мой храбрый Луи! — воскликнул Евгений. — Полученная новость хороша, но гонец, который ее принес, делает ее еще лучше!

— Сир, — сказал входя Мортье, — я готов выступить.

— И я тоже, — сказал Евгений.

— Я старый друг князя, — заявил Мортье.

— Сир, — продолжал Евгений, — я король и требую предпочтения, полагающегося мне по рангу: никто не подаст Нею руки прежде меня.

Мортье отступил.

— Пожмите мою руку, сударь, — сказал ему император.

Мортье взял руку Наполеона и со вздохом поцеловал ее.

— Когда-нибудь я сделаю тебя королем, Мортье, и тогда ты тоже скажешь: «Я хочу!»

Через два часа Ней вошел в комнату Наполеона, и тот раскрыл ему объятия, воскликнув:

— Я спас своих орлов, поскольку ты жив, мой храбрый Ней!

Потом, обращаясь к тем, кто окружал его, он сказал:

— Господа, три часа тому назад я отдал бы триста миллионов за эту минуту радости. Бог дал мне ее даром!

XVII ВОЗВРАЩЕНИЕ

Знакомясь с описанными нами событиями, происходившими за три года до военных сцен во время Русской кампании, читатели уже побывали в личном кабинете Наполеона в Тюильри; попросим же их сейчас подождать нас там среди той печальной и безмолвной темноты пустынных дворцов их хозяев; наступило 18 декабря 1812 года — теперь они недолго простоят темными и молчаливыми.

В самом деле, в эту минуту перед будкой у ворот дворца Тюильри, выходящих на улицу Эшель, остановилась разбитая дорожная карета и в течение десяти минут безуспешно старалась въехать во двор.

Наконец, разбуженный солдатами охраны, а не стуком в ворота, привратник решился осведомиться о причине этого шума и был ошеломлен, увидев перед собой мамлюка Рустана, одетого в свою египетскую форму и через решетку кричавшему ему в нетерпении:

— Да поторопись же! Это император!

Привратник бросился к воротам, которые тотчас же со скрипом открылись, экипаж миновал их, пересек по диагонали двор и остановился перед главным входом.

Двое мужчин — один высокий, второй среднего роста, закутанные в меха, — вышли из кареты и быстро поднялись по лестнице.

Мамлюк Рустан идет перед ними и повторяет только одно слово:

— Император! Император! Император!

Выездной лакей, прибывший одновременно с именитым путником, вырвал канделябр из рук одного из своих собратьев, выбежавших на шум, и направился прямо в рабочий кабинет Наполеона.

Он знает, что сон всего лишь второстепенная потребность этого железного человека, которому все подчиняются.

Император пересекает кабинет, где три года назад он на минуту прилег и уснул, где бедная Жозефина, легкая словно тень, подошла к нему и нежно, как ласковый сон, прикоснулась к его лбу губами.

На этот раз он не останавливается и не ложится отдохнуть, он быстро входит и говорит:

— Великого канцлера!

Он требует по-прежнему Камбасереса, только его одного.

Затем, сопровождаемый высоким мужчиной, он идет по коридору к императрице.

Императрица, болезненная и печальная, собиралась спать; она только что отпустила свою камеристку г-жу Дюран и хотела лечь в постель, когда эта камеристка, также готовясь ко сну в комнате, соседней со спальней императрицы, услышала шаги в гостиной, открыла дверь и, увидев, как входят двое мужчин, вскрикнула.