— Тогда семнадцатый изменник, пленник или мертвец, — сказал задавший вопрос, — ибо кто осмелится не прийти на эту встречу, когда речь идет об освобождении Германии?
— Брат, — возразил дежурный, — семнадцатый не изменник, не пленник, не мертвец — он в форме австрийского солдата несет охрану у двери.
— В таком случае можно открыть заседание?
Все головы склонились в знак согласия.
— Братья, — продолжал оратор, — не будем забывать о том, что, как на международном конгрессе каждый министр представляет какого-нибудь короля, так и здесь каждый из нас представляет какой-нибудь народ. Дежурный, назовите имена.
Тот перечислил одно за другим следующие названия:
— Баден, Нассау, Гессен, Вюртемберг, Вестфалия, Австрия, Италия, Венгрия, Богемия, Испания, Тироль, Саксония, Люксембург, Ганновер, Гольштейн, Мекленбург, Бавария.
После произнесения каждого из этих названий, кроме «Ганновер», ответ был: «Здесь».
Следовательно, представитель Ганновера был часовым у входа.
— Вытяните из урны одно из этих названий, — продолжал говорящий, — и брат, представляющий его, будет нашим председателем.
Дежурный опустил руку в урну и вытащил маленькую деревянную табличку.
— Гессен, — сказал он.
— Это я, — откликнулся один из посвященных.
В то время как брат, выступавший до этого, спускался с возвышения, только что названный председатель поднимался, чтобы занять место за мраморным столом.
— Братья, — предложил он, — займите места!
Пятнадцать посвященных сели; одно место осталось незанятым: это было место представителя Ганновера.
— Братья, — сказал председатель, — нам предстоит принять нового члена и жребием выбрать того, кто из нас станет мстителем. Начнем с приема, а затем проведем жеребьевку. Кто попечитель нового брата?
— Я, — сказал Шлик, вставая.
— Кто ты?
— Баден.
— Хорошо, пусть двое самых молодых братьев сходят за вновь вступающим в общество.
Каждый из посвященных назвал свой возраст, затем двое самых молодых братьев, представляющих Баварию и Тироль — одному из них было двадцать лет, другому двадцать один, — встали и пошли за неофитом, вскоре появившимся за решеткой, где его уже ждал поручитель; глаза его были завязаны.
Те, что привели вновь вступающего, заставили его сделать четыре или пять шагов в зал, потом отошли в сторону и сели на свои места.
Около него остался только его поручитель.
Наступило глубокое молчание, глаза всех членов были устремлены на неофита; затем в глубокой тишине раздался голос председателя, спрашивающего повелительным тоном:
— Брат, который час?
— Час, когда господин бодрствует, а раб спит, — ответил вновь вступающий.
— Назовите его.
— Я не слышу время с тех пор, как часы отсчитывают его для господина.
— Когда вы его услышите?
— Когда он разбудит раба.
— Где господин?
— За столом.
— Где раб?
— На земле.
— Что пьет господин?
— Кровь.
— Что пьет раб?
— Свои слезы.
— Что вы хотите сделать с ними обоими?
— Я хочу посадить раба за стол, а господина уложить на землю.
— Вы господин или раб?
— Ни то ни другое.
— Кто же вы?
— Я еще никто, но надеюсь кем-то стать.
— Кем?
— Зрящим.
— Вы знаете, чем занимаются зрящие?
— Я узн'aю это.
— Кто вас этому научит?
— Бог.
— У вас есть оружие?
— У меня есть вот эта веревка и кинжал.
— Что означает эта веревка?
— Символ нашей силы и нашего союза.
— Кто вы есть по этому символу?
— Я одна из нитей этой веревки, которые союз сблизил, а сила скрутила.
— Зачем вы взяли эту веревку?
— Чтобы вязать и стягивать.
— А зачем кинжал?
— Чтобы разрезать и разъединять.
— Вы готовы поклясться, что воспользуетесь этой веревкой и этим кинжалом против любого обвиняемого, чье имя будет вписано в кровавую книгу?
— Да.
— Поклянитесь.
— Клянусь!
— Но вы сами обречены быть повешенным или убитым кинжалом, если преступите клятву, которую принесли на мече и кресте.
— Я обрекаю себя на это. [3]
— Ну хорошо, вы приняты в число друзей Тугендбунда. А теперь ваше право — смотря по тому, насколько доверчиво или недоверчиво ваше сердце, — остаться в маске или снять ее.
Молодой человек, не колеблясь, одним движением снял свою повязку и маску, одновременно сбросив и плащ.
— Кто ничего не боится, — сказал он, — может с открытым лицом и смотреть и быть увиденным.
Перед всеми предстал красивый молодой человек с военной выправкой, двадцати пяти-двадцати шести лет, с голубыми глазами, русыми волосами и усами того же цвета. Он был одет в полный студенческий костюм, хотя, по всей видимости, оставил университетскую скамью уже несколько лет тому назад.
Но в тот миг, когда глаза всех были устремлены на него, бронзовая дверь, закрывающая выход, проделанный в центральной опоре моста, внезапно открылась и перепуганный семнадцатый член общества, представляющий Ганновер и стоявший на часах снаружи, вошел в зал.
— Братья, — сказал он, — мы пропали!
— Что такое? — спросил председатель.
— Дело в том, что более ста человек проникли в развалины; они назвали мне пароль, и я, следовательно, принял их за братьев. А может быть, это враги, готовые нас окружить?
— Почему вы так думаете?
— Прежде всего потому, что вас здесь только шестнадцать.
— И еще?..