Капитан мародеров. Демон Монсегюра

Достаточно наговорившись и наслушавшись героических сказаний, кельты решили, что мед и эль – это слишком слабо, гости должны отведать иарнгуал[63]. Что за иарнгуал рыцари не имели понятия, но отказаться было невозможно, не обидев хозяина праздника – лорда Мак Кумала, а посему, решили рискнуть. После первой чаши, Кавальон решил, что плывет по штормовому морю. Напиток оказался настолько крепкий, что рыцари окончательно потеряли ориентиры, затрудняясь найти ему французский аналог.

После чаши иарнгуала шевалье заметил, что молодые кельтские девушки вовсе не так и стыдливы, как положено в их возрасте. Они смело разговаривают с мужчинами, смотрят прямо в глаза, не стесняясь признаться в своих желаниях. Да, видимо, представление о достойном женском поведении претерпели в Шотландии сильные изменения. Шевалье махом осушил еще одну чашу с иарнгуалом и, явно не рассчитав свои силы, на некоторое время – отплыл в неизведанные дали.

Каэльт Мак Кумал объявил:

– Друзья, мои! Уже за полночь и нужно умилостивить бога Аннуина[64]. Друид ждет нас в святилище!

За столом возникло явное оживление. Обозначились явные симпатии. Шевалье де Брисак ухаживал за рыжеволосой голубоглазой красавицей с красивым дорогим ожерельем на шее. Монпелье вился около другой – совершенной копией красавицы Брисака. Кавальон сначала подумал, что у него в глазах двоится от выпитого иарнгуала. Две чаши такого смертоубийственного напитка оказалось слишком много для первого раза, хотя кельты, видимо, воспитанные на нем с юных лет, чувствовали себя прекрасно.

– Шевалье де Брисак, простите, мне кажется или нет, ваша дама и дама Монпелье – на одно лицо? – решил прояснить ситуацию Кавальон.

– Да, они сестры! Хороши, неправда ли?

– Слава богу, я еще соображаю, и перед глазами пока все по одному. Больше не буду пить этот, как его… иарнгуал, – решил Огюст, едва удержавшись на ногах.

Он накинул плащ, поверх на плечи – шкуру волка и вышел из дома. Глоток свежего воздуха привел его в чувство, стало легче, предметы больше не расплывались, постепенно приобретая четкие очертания.

Молодая пышная девушка с роскошными золотыми волнистыми волосами, собранными несколькими серебряными гребнями на затылке, откровенно проявляла интерес к графу де Безье, теперь уже по шотландским понятиям, лорду. И судя по всему, ему нравились ухаживания пышки, он прямо-таки млел под ее взглядами. Шевалье наблюдал за всей этой картиной и диву давался: «Ну, кто бы мог подумать, что почтенный сиятельный граф Антуан де Безье может увлечься женщиной?!»

Де Мюррей, де Сен-Женье и де Монсюлон, приобняв за талию своих избранниц, с таинственным видом увлекли прелестниц в направлении лесного алтаря.

Кавальон заметил красавицу из Обана, она явно кого-то ждала. Рыжеволосая чаровница вдруг подошла к нему и, положив себе руку на грудь, сказала:

– Федельм…

Шевалье понял, что это имя красавицы, затем взял ее руку и, поцеловав кончики пальцев, представился:

– Огюст…

Она поняла знак внимания и заулыбалась, ведь у кельтов не было принято целовать даме руку. Шевалье галантно предложил Федельм руку, как и подобает рыцарю, она вложила в нее свою, и они последовали за всеми к жертвенному алтарю.

Процессия вошла в лес, покрывающий подножье горы Беннахи. Кавальон увидел камень, в человеческий рост, с изображением множества животных. Нечто подобное, он уже видел в предгорьях Гримпиан. Под ним стоял жертвенник в виде круглого плоского камня, почерневшего то ли от времени, то ли от крови, пролитой на нем за долгие века. Привели овцу, кельт-друид в белом плаще, стоял возле алтаря с жертвенным ножом, напоминавшим серп луны. Бедное животное связали и положили на камень, блеяние обреченной овцы нервировало Огюста. Но рядом стояла Федельм, и он непроизвольно сильнее сжал ее руку. По выражению лица девушки было видно, насколько важно для нее происходящее действо. Для шевалье же, как и для других рыцарей, все это напоминало скорее театр языческих богов.

Друид возвел руки к небу, а затем обратил взор к земле. Он полоснул ножом животное по шее, и кровь залила весь алтарь. Кельты одобрительно зашумели. Затем друид подставил жертвенную чашу под бьющий алый фонтан крови и наполнил ее. У кельтов считалось, что жертвенная кровь животного оградит их от злых духов. Все по очереди подходили к чаше, обмакивая в нее руки, затем шли к источнику, что находился невдалеке, и совершали ритуальное омовение рук и лица.

– Неужели мы тоже должны пачкаться кровью? – зашипел виконт Каркасонский, обращаясь к Безье. – Мы же не язычники!

– Увы, что делать, виконт! Мы приглашены на праздник и находимся здесь в гостях. Жертвоприношение – часть их религии и культуры. Если мы откажемся, то вероятнее всего, дальнейшее общение с кельтами будет затруднительным. Советую, виконт, не усердствовать, когда будите опускать руки в сосуд с кровью. Придется потерпеть!