Капитан идет по следу

Утром к Смолину зашел Крестов. Начальник уголовного розыска присел на подоконник, подымил папиросой и сказал, усмехаясь:

— Твой земляк дурит. Воды в рот набрал.

Смолин, кажется, не удивился:

— С ним придется повозиться не один день. Легко не сломать. Но мы много знаем о нем, надо загнать его в угол.

— Он не хочет говорить ни с кем, кроме тебя.

Через полчаса дежурный привел Рыжего. Мортасов подождал, пока Крестов уйдет, и тяжело повернулся к Смолину:

— Что ж, давай беседовать, земляк. Как на исповеди… Ты знаешь Кольку, Смолин. Он не глупый парень, Колька. Потому понимаю: взяли меня случайно.

Мортасов коротко улыбнулся и продолжал:

— Весь мой грех — пожар да печать. А потом праведно жил. Ты спросишь: зачем бежал? А я тоже спрошу: какая жизнь кулаку или, скажем, спекулянту в селе? Ты первый грыз бы меня, как ржа железо. Так что не обессудь: выкручивался, как мог.

— Откуда чужой паспорт?

— Чужой? Это мой. Я уже двадцать лет Деревягин. И мать — Деревягина. И отец, пока жив был, — Деревягин. Тут, верно, не без греха: сказовскую печать пристроил.

— Сельсовет зачем жег?

— Чтоб печати не хватились.

— Отец велел?

— Он. Покойник.

— Значит, больше ни в чем не грешен?

— Ни в чем. Как на духу говорю.

— Недолго думал, да хорошо соврал! — усмехнулся Смолин.

Мортасов подвинулся вплотную к капитану и сказал доверительно:

— Мы не дружили мальцами, Сашка. Но ты — мой земляк. И матери наши, и деды — соседи были. Отпусти меня, Сашка.

— А пожар и печать?

— О том уж и собаки не лают. На раз ума не стало — довеку дураком прослыл.

— Зачем мать с ворами путалась?

— Мать? — Мортасов пристально посмотрел на Смолина, помедлил с ответом. — Посади тебя в клетку, и ты выть станешь. Жить-то как-никак надо было. Соорудил я в лесу землянку: три кола вбито, да небом покрыто. Пеньку покупал, веревки вил. Кормился тем. Мать товар продавала. Может, с каким вором и схлестнулась на рынке. Никто не видит собственного горба, Сашка.

— Почему у полковника молчал?

— Чужой он человек. Со службы живет. Поймал кого — добрый службист. Не поймал — коситься станут, а то и вовсе прогонят. Ты — иное. Все же свой человек, мужичьей крови.

— Еще на один вопрос ответь: зачем в лесу немого играл, балаган устраивал?

— И об этом скажу. Прописки у меня в паспорте, сам знаешь, нет. Потому нет, что надоели мне смерть как вопросники ваши. Куда ни ткнись — чертом над душой висите. Пожить хотел на свободе. Так разве дадите? Отпустишь, что ли?

— Нет. Значит, безгрешен, кроме как в детстве?

— Не грешит, кто в земле лежит. Но то — у всякого.

— Не знал я, что память у тебя гнилая, Мортасов…

Смолин, искоса наблюдая за Рыжим, открыл ящик стола, вынул из него несколько листов бумаги, стекла, склеенные друг с другом по краям. Потом достал из сейфа небольшой бумажный сверток и тоже положил на стол. Кивнул Рыжему:

— Сядь ближе, Николай Кузьмич.

Мортасов неохотно подвинул стул, зевая, вежливо прикрыл рот ладонью.

— Два года назад, Николай Кузьмич, по рынку и комиссионным магазинам ходил один жулик. Он выслеживал тех, кто продавал дорогие вещи, и заключал с ними сделки. Потом отсчитывал деньги и вручал их владельцам вещей. В последний миг, передавая сумму, он заменял ее «денежной куклой». Ты знаешь, что это такое: сверток бумажек, обернутых сторублевкой, скажем. Жулик исчезал раньше, чем обманутые успевали заметить подлог.

Мы напали на его следы. Это был рыжеволосый человек с большими руками и густыми бровями, в которых тогда еще почти не было седины.

Один из наших агентов, наконец, накрыл Рыжего в комиссионном магазине. Но агент был новичок и вернулся к нам с пустыми руками. Рыжий швырнул ему в глаза «денежную куклу», выбежал из магазина, нырнул в проходной двор и исчез.

Так вот, это был ты, Николай Кузьмич.

Мортасов несколько секунд сидел молча, опустив голову и только на его губах блуждала ироническая улыбка.

— Что скажешь?

— Не я был.

— Тогда послушай еще. Мы передали «денежную куклу» в нашу лабораторию. Нам нужны были пальцевые следы мошенника. Эксперт опылил сторублевку графитом. Это — черный порошок, который помогает нам выявлять отпечатки. Графит не помог. Тогда эксперт окурил бумагу парами йода. Это — сильное средство, но и оно ни к чему не привело. Испытали последнее: обработали бумагу раствором азотно-кислого серебра. Ты видишь, я ничего не скрываю от тебя. Чем скорей ты поймешь это, тем лучше… Мы получили ясные и четкие следы. Вот снимки с них.

Смолин подвинул к Рыжему фотографию. Мортасов бросил ленивый взгляд на снимок и поднял глаза:

— Ну, и что?

— Вчера лаборант взял у тебя оттиски пальцев. И они, и следы на «кукле» принадлежат одному человеку!

Рыжий сдвинул брови к переносице, помрачнел и неожиданно рассмеялся:

— Может, когда и держал я эту сторублевку, Смолин. Что ж с того?

На другой день, войдя в кабинет Смолина, Мортасов дружески улыбнулся капитану: «Служишь, Александр Романович? Ну, что ж — служи».

— Не передумал?

Мортасов ответил твердо:

— Не передумал.