Капитан чёрных грешников

Такая долгая отлучка несколько интриговала перевозчика, тем более что на другой день после отъезда барона по округе пошли странные слухи.

В тот же самый день в окрестностях Мирабо видели главного комиссара полиции города Экса и капитана жандармов. Оба были чем-то сильно взволнованы.

Симон ничего не сказал вслух, лишь нахмурился: "Похоже, утречком услышим про черных грешников".

Чтобы объяснить такие мысли паромщика, мы просто заглянем к нему в дом через неделю после той сцены, о которой мы сейчас рассказали.

Дело было ночью. Шел дождь.

Поэты, воспевающие Юг, никогда здесь не жив и даже не побывав, изображают нам некую страну, где небо всегда голубое, всегда тепло и сияет солнца.

Это неправда.

Нередко палящая летняя жара сменяется здесь суровой зимой, а если идет дождь, то мелкий, частый, ледяной, с холодным ветром. На далеких вершинах гор уже с конца октября белеет снег. За Дюрансой зима часто бывает суровой.

Итак, дело было дождливым вечером. Холодный дождь стоял стеной, оправдывая свинцовый цвет неба. Ветер весь день задувал что есть мочи, а дороги были до того грязны и разбиты, что оба дилижанса ("на верх" и "на низ", как говорили в тех местах) опоздали на несколько часов.

Симон сидел дома, когда в дверь вдруг постучали.

Два пешехода-попутчика — коробейник и крестьянин из соседней деревни — хотели перебраться на другой берег.

— Ну-ну, друзья! — сказал им Симон. — Так и стал бы я трудиться в такую погоду ради ваших четырех су. Больно тяжел хлеб получится.

Крестьянин (он, как и Симон, был из Кадараша) пожал плечами:

— Да мы тебя и сами не просим так сразу и на паром.

— А чего же вам надо?

— Да нам бы сперва обсохнуть чуток…

— Тогда заходите, друзья, — сказал Симон.

На плече у крестьянина было ружье, а за плечами ягдташ. Он был довольно хорошим охотником. По всей округе его так просто и звали Cassaire, что на местном наречии означает Стрелец.

Итак, Стрелец поставил ружье в угол к очагу, куда Симон Барталэ подкинул в огонь охапку хвороста, и сказал, кивнув на коробейника:

— Этого доброго человека я повстречал на спуске из Венеля. Он идет в Маноск, а раньше этой дорогой не ходил. Я ему сказал, что сегодня в Мирабо он уже не попадет — лучше мы вместе с ним тут подождем, когда проедет альпийская карета.

Симон посмотрел на часы в ореховом футляре, что стояли в углу.

— Вам еще ждать часа три, — сказал он. — Карета с горы придет к полуночи, если не опоздает. Хочешь выпить немножко, Стрелец?

— Не откажусь, — ответил крестьянин.

Коробейник достал из кармана серебряную монету, но Симон сказал ему:

— Нет, братец, ты это убери. Я вином не торгую — да оно же нынешний год и дешево: по два су за литр, и это за самое лучшее. Мы и сами не знаем, куда его девать.

С этими словами Симон спустился в погребок рядом с прихожей и вскоре вернулся с глиняной крынкой, полной вина.

Он поставил на стол три стакана и продолжал, обращаясь к Стрельцу:

— Бекасов на Любероне стрелять идешь, так что ли?

— Так, только не знаю, прилетели они или нет. А другие охотники тут не проходили?

— Нет, на этой неделе не было. Да, вот что! — сказал Симон. — Я ведь жандармов перевозил.

— Куда же они ехали?

— Не знаю. Только если на днях буза начнется, я удивляться не буду.

— Ладно тебе! — сказал Стрелец. — У протесташек все есть, что им надо. В церкву свою средь бела дня ходят — чего им еще-то?

— А нам почем знать? Только думаю, очень скоро мы увидим опять черных грешников.

Стрелец пожал плечами и ответил:

— Это дело прошлое. Нет уже больше никаких черных грешников.

— Ой ли?

— Так ведь Большой Венаск помер.

При этом имени Симон вздрогнул.

— А ты что, — спросил он, — тоже думаешь, что шевалье де Венаск, дядя господина Анри, был из этих?

— Все так говорили.

— Мало ли, что говорили!

— Да ты же сам знаешь: судили его.

— Судили, да оправдали.

— А господин советник так уж старался, чтоб осудили!

— Тише говори, Стрелец, — оборвал его Симон. — Иное имя беду приводит.

— Вы меня извините, — вмешался коробейник, до тех пор сидевший, не раскрывая рта. — Я-то ведь нездешний, мне тоже немножко интересно, про что вы тут говорите.

— Старые все дела, — грубо сказал Симон, явно не собираясь вдаваться в объяснения.

— Ну и что? — возразил Стрелец. — Не все равно, про что говорить, когда делать нечего?

И, не обращая внимания на то, что Симон Барталэ нахмурился, он обернулся к коробейнику, который допивал уже третий стакан вина.

— Вот видишь, у нас тут каждые лет десять-пятнадцать бывает слышно про черное братство. Кто говорит, что они только политическими делами занимаются, а другие думают — они за всякую работу берутся. Вот почему: в пятнадцатом году они не только жгли да убивали, а еще и грабили.

Коробейник невольно вздрогнул.

— И сильна же у них была та последняя банда, слушай!

— Да ну? — сказал коробейник.

— Жандармы за ними гонялись по люберонским ущельям, да только больше сами от тех пострадали, чем те от них. Кого-то, правда, убили, кого-то посадили, но всех все равно не поймали.

— И что, они все местные? — спросил коробейник.

— Не все. Были и такие, которых здесь никогда не видали.

— А главарь их?