Капитан Брамы

В центре креста звездное сияние достигало апогея. Там пульсировало небольшое, ослепительное облако, схожее с эллипсом, или яйцом. Что-то подсказало мне, что это самый центр нашей галактики, в обыденном мире скрытый от нас облаками космической пыли.

Было ясное ощущение, что передо мной не просто астрономический центр галактики, а нечто гораздо большее – духовная ось всей нашей звездной системы. Я увидел, увидел на грани ощущения, как все бесчисленные звездные миры сходятся в точке пересечения «галактического креста». Я увидел всю галактическую плоскость! Я увидел то, что мечтал увидеть со школьных лет (всю галактику целиком). От открывшейся беспредельной панорамы захватило дух.

– Мы сейчас под шатром? – спросил я Капитана.

 – Да, мы под шатром, – ответил, не отрываясь от звездного неба Капитан.

– Интересно, могут ли в шатре быть какие-то телескопические линзы, – тихо, как бы сам себе сказал отец Иван, – ощущение, будто сквозь большой телескоп на небо гляжу.

– Нет, конечно, – возразил Капитан. – Таковы здесь свойства самого пространства. Возможно, чище мир, меньше космической пыли и даже меньшая разреженность пространства, нет таких пустот, что у нас.

– То есть, ты хочешь сказать, что из мира стражей до центра галактики не тридцать

тысяч световых лет, как у нас, а меньше? – спросил я.

– Не знаю, – простодушно пожал плечами Капитан, – не летал.

 – Красиво, – спросил тихо подошедший Клен, – нравится?

– Нет слов, – ответил отец Иван.

– Я рад, что вам нравится наше ночное небо, – сказал Клен. – Может быть, небо объединит наши народы. А пока укажу вам главное.

Клен махнул рукой и длинным узловатым пальцем показал в центр неба. В полумраке его рука напоминала ветвь дерева.

– Это духовное сердце нашего мира, как оно открывается нашему народу, – спокойно сказал Клен. – Там обитель очень высоких и благих духов, если по-вашему. Средоточие Аз-А-у…

– Что-то вроде Бога Отца, – уточнил Капитан.

– Идемте, – попросил Клен. – Друзья, надо торопиться, нас ждут.

Клен повернулся и бесшумно зашагал по дорожке. Мы нехотя поплелись за ним, с огромным трудом оторвавшись от сияющей звездной бездны.

– Да, – сказал Капитан, – первый раз я здесь полночи простоял. И никто не торопил. А теперь вот ждут.

Мы снова вступили на лестницу, поднялись и оказались в еще одном зале меньших размеров. Здесь потолок был уже нормальный, сплошной. Но одна из стен, повернутая к вершине холма, была «прозрачной». Я увидел Серебряные Деревья («прозрачная» стена обращена именно к ним), они тихо светились отраженным звездным светом. Какое-то светило непередаваемого вида сияло над ними, испуская целую световую гамму лучей.

В зале внезапно вспыхнул свет, и пропали Серебряные Деревья и непередаваемая небесная сфера над ними. Свет лился из ниоткуда, не было ни фонарей, ничего. Мы увидели стражей, сидящих прямо на полу, на подушках, подобно арабам, или индусам. Стражи встали и шумно приветствовали нас.

Мы ели и пили. Все было необычайно вкусно, а вода в кувшинчиках имела разный аромат и пьянила, как очень хорошее вино. Специально для нас была запечена рыба. Весьма хитрым способом. Ее бесподобный вкус запомнится, наверное, на всю жизнь. Сами стражи вегетарианцы (этому я как раз совсем не удивился).

Ели и пили в благоговейном молчании. Лишь на лицах стражей менялись эмоции, стражи выглядели тревожно и что-то бурно обсуждали на своем, мысленном уровне. Наконец Белодрев сказал:

 – Боюсь нашим друзьям-человекам не очень уютно оттого, что мы тут беззвучно говорим.

– Не очень вежливо с нашей стороны, – подхватила Игуменья.

 – А давайте, что-нибудь споем, – предложил Серебряный. – Нашим друзьям жевать будет веселее.

И стражи запели. В их пении переливалось многоголосое «а-а-а», что мы уже слышали у Пестрого. Но только теперь в многоголосье вплетался набор совершенно непостижимых звуков, от птичьего щебета, до шелеста листвы. Трудно было поверить, что все это производилось сидящими рядом с нами и внешне сейчас мало от нас отличающимися существами.

Мы ели и пили, а перед нами разворачивалась картина Творения. Прекрасные, далекие, чуждые страданию и злу миры возникали из звуков пения стражей. Описав величественный, непостижимый круг в мироздании, все сотворенное устремлялось к Творцу.

Голоса стражей становились все выше, миры все ослепительней. Наконец, оборвались все звуки, кроме переливчатого «а-а-а», дошедшего до раздирающих сердца высот, до Истока, и затихшего. Мы погрузились в безмолвие и тишину. Это было божественное безмолвие, безмолвие до Творения. Трудно сказать, сколько мы пребывали внутри него. Раздался голос Серебряного, и голос этот произнес невозможное, немыслимое в этом мире:

– Народ земли убил двух наших братьев.

Мертвые стражи

Лица убитых стражей были неестественно белые, словно из бумаги. А в остальном – обычные, человеческие лица. И застыли на них вполне человеческие чувства. Причем, чувства хорошие. Что-то вроде детского изумления.

И кровь! Самая настоящая, красная, человеческая кровь. Вот что хуже всего!