Капитан Бюрль

Майор сделал рукой неопределенный жест.

— Ну и пусть! Он мне надоел!

Больше от него ничего нельзя было добиться. Никто так и не узнал, в чем дело. Тем не менее история эта наделала много шуму. Общее мнение в полку было, будто Мелани, взбешенная тем, что капитан ее бросил, нарассказала майору, в свою очередь, попавшему в ее когти, невесть каких гнусностей о капитане и подговорила его дать Бюрлю пощечину. Кто бы мог поверить, что эта старая развалина Лагит, после всех гадостей, которые он обычно распространял про женщин, способен на нечто подобное? Оказывается, и он влопался по уши! И, несмотря на общее предубеждение против Мелани, скандал этот послужил ей на пользу, создав ей репутацию женщины опасной, но вместе с тем и соблазнительной. С той поры ее заведение стало давать прекрасные доходы.

На следующий день полковник вызвал к себе и майора и капитана и вовсю распек обоих за то, что они по непристойным местам бесчестят французскую армию. Как они теперь намерены поступить, поскольку он не может разрешить им драться на дуэли? — спросил он. Этот вопрос уже второй день волновал весь полк. Пощечина, казалось, делала всякие извинения неприемлемыми. Но ввиду того, что Лагит из-за своей больной ноги еле ходил, полагали, что все же между ним и капитаном могло бы состояться примирение, в случае если бы этого потребовал полковник.

— Ну как? — обратился к ним полковник. — Согласны вы избрать меня своим арбитром?

— Прошу прощенья, господин полковник, — перебил его майор Лагит, — я вам принес прошение об отставке... Вот оно. Это сразу же устраняет все затруднения. Будьте любезны назначить день поединка.

Бюрль с изумлением посмотрел на него. Полковник, со своей стороны, счел себя обязанным выдвинуть кое-какие доводы, чтобы образумить Лагита.

— Вы решаетесь, майор, на очень серьезный шаг. Ведь вам осталось всего каких-нибудь два года до отставки с полной пенсией.

Но Лагит снова перебил его, угрюмо буркнув:

— Это уж мое дело.

— Ну, разумеется... Я перешлю по назначению прошение об отставке и, как только ваше ходатайство будет удовлетворено, назначу день поединка.

Подобного рода развязка повергла в изумление весь полк. Что такое засело у него в башке, у этого бешеного майора, что ему уж так приспичило сразиться насмерть со своим старым товарищем? Опять пошли разговоры о Мелани, о ее соблазнительном теле... Офицеры буквально бредили ею, распаляемые мыслью, что в ней, видимо, и на самом деле есть какие-то скрытые достоинства, если она могла до такой степени вскружить голову двум стреляным воробьям. Батальонный командир Морандо, встретив как-то Лагита, счел нужным высказать ему свое беспокойство. На что он, Лагит, собирается жить, если уцелеет после дуэли? Ведь у него нет никаких средств, а того, что ему даст офицерский крест Почетного легиона и неполная пенсия, едва-едва будет хватать на хлеб. Лагит слушал Морандо и бессмысленно водил глазами, словно застыв в своем узколобом, молчаливом упрямстве. Когда Морандо пытался выведать у него причину его ненависти к Бюрлю, тот опять повторил ту же фразу, сопровождая ее все тем же неопределенным жестом:

— Ну и пусть! Он мне надоел!

Каждое утро в полковой столовой и в офицерской лавке первым вопросом было: «Ну что? Пришло уже разрешение об отставке?» Все с нетерпением ждали дуэли, но, главным образом, обсуждался ее возможный исход: большинство считало, что Лагит будет проколот в два счета, так как драться в его возрасте, да еще с больной ногой, не позволяющей ему сделать выпад, было форменным безумием. Другие с сомнением покачивали головой. Правда, Лагит никогда не блистал умом: вот уже двадцать лет, как его считали круглым дураком. Несмотря на это, он в былые времена слыл первым фехтовальщиком у себя в части. Начав воспитанником полка, он дослужился до звания майора исключительно благодаря своей храбрости, отваге сангвиника, которому неведомо чувство опасности, тогда как Бюрль, посредственно владевший шпагой, имел репутацию труса. Впрочем, поживем — увидим, в заключение говорили спорщики. Волнение между тем все возрастало, так как злополучное прошение об отставке слишком долго задержалось в пути.