Капабланка

В 1928–1929 гг. Капабланка играл так много, как никогда раньше. Однако выступления кубинца после утраты им звания чемпиона мира не оправдали ни его надежд, ни чаяний его друзей. Капабланка играл успешно, брал высокие и даже первые призы, достигал результатов, завидных для любого маэстро, но было очевидно, что он — не прежний Капабланка! Проигрыш матча на мировое первенство является таким тяжелым ударом по нервам и психике шахматиста, от которого можно с грехом пополам оправиться, но нельзя достичь былого совершенства. Достаточно кроме Капабланки назвать Цукерторта, Стейница, Алехина, Эйве, Смыслова, Таля, Петросяна, чтобы убедиться в справедливости этого утверждения. Только Ласкер благодаря исключительной силе воли и философскому отношению к борьбе выдержал удар, тем более что тогда он был уже стар и сознавал, что годы берут свое.

Что касается Ботвинника, то у него было особое положение, так как при встречах со Смысловым и Талем ему через год был гарантирован матч-реванш. Поэтому он не так переживал поражение в матче, а мог его рассматривать как первую половину соревнования, вторая половина коего последует через год, а потому есть все возможности учесть уроки поражения и вернуть звание чемпиона мира.

К тому же побежденного чемпиона мира перестают бояться даже те, кто были его постоянными «клиентами». Магическое обаяние титула шахматного короля исчезло, он уже не носитель «чуда» (как однажды Капабланка охарактеризовал звание чемпиона мира).

Капабланка старался вернуться к своему прежнему яркому разностороннему стилю, но не смог. В сорок лет трудно перестраивать себя! Иногда он играл, как в годы своего расцвета, но иногда на него нападала творческая апатия, выражавшаяся в коротких бесцветных ничьих. Его нервы уже не выдерживали напряжения длительной обоюдоострой борьбы. Он (при его феноменально быстром мышлении!) стал попадать в цейтнот, допускал промахи в дебюте и просчеты в миттельшпиле.

В августе 1928 г. Капабланка впервые после матча с Алехиным выступил в небольшом, но сильном турнире в Киссингене. Там еще играли Боголюбов, Рубинштейн, Нимцович, Эйве, Тарраш, Рети, Маршалл, Шпильман и др. Капабланка вышел на второе место, позади Боголюбова. Хотя он выиграл у победителя (см. партию №49), но проиграл Шпильману, а в остальных девяти партиях сделал шесть ничьих. Шпильман после турнира писал, что «Капабланка не стоял на должной высоте в знании новейших вариантов. Кроме того, он больше не играет со свойственным ему ранее спокойствием, а иногда проявляет излишнюю торопливость». Перечислив ошибки экс-чемпиона мира в турнире, Шпильман указывал, что «в игре Капабланки такие явления были крайне редки и потому заслуживают особенного внимания. Они показывают, что Капабланка больше не является работающей с абсолютной точностью машиной, но что он — шахматист со всеми человеческими недостатками и слабостями». Это писал тот самый человек, который год назад утверждал, что Капабланка непобедим! Развенчивание шло полным ходом.

Этот относительный неуспех имел для экс-чемпиона тяжелые последствия.

8 октября 1928 г. Капабланка наконец собрался послать вызов Алехину на матч-реванш «на основе лондонских условий 1922 г.», то есть уступив по всем пунктам, но получил неожиданный ответ, что он опоздал, так как Алехин уже принял вызов Боголюбова от 28 августа (турнир в Киссингене закончился 24 августа).

Можно только пожалеть, что Капабланка так долго тянул с вызовом, не используя своего преимущественного права на матч-реванш... Он дал возможность подменить его более желательным и более легким противником. К тому же Алехин не упустил случая уязвить Капабланку; по окончании турнира он писал (точь-в-точь как сам Капабланка о Ласкере после турнира в Нью-Йорке в 1924 г.!): «Капабланка в Киссингене играл не лучше, чем в Буэнос-Айресе, да и вообще я глубоко убежден, что это для него невозможно».

После всего этого натянутые отношения между Алехиным и Капабланкой превратились в откровенно враждебные. Они не разговаривали друг с другом и даже не кланялись.

Конечно, прискорбно, что вражда двух великих шахматистов помешала осуществлению интереснейшего соревнования. Разъяренный Капабланка сделал бы все возможное, чтобы добиться победы в матч-реванше, но и Алехин в период 1927–1934 гг. был в такой блестящей форме, что мог рассчитывать на выигрыш с таким же, если не более убедительным, счетом, как в матче 1927 г. С другой стороны, Алехин понимал, что если он паче чаяния проиграет матч-реванш, то нового, третьего, матча ему не добиться.

Как переживал Капабланка срыв матч-реванша, видно из письма одного датского шахматиста, присланного в декабре 1928 г. редактору-издателю московского журнала «Шахматы» Грекову.