Кантор идет по следу

— Что такое? — спросил вдруг женский голос. — Кого вам нужно?

— Есть здесь кто-нибудь из посторонних?

— Нет никого. А кто тут может быть?

Чупати почему-то не понравился ответ женщины и ее поведение, хотя ничего особенного он не заметил.

— А где ваш муж? — поинтересовался сержант.

— Я уж пятнадцать лет вдовая.

— Дети есть?

— Есть. На заводе работает сын.

— В сарае у вас ничего не пропадало?

— Вроде ничего. Не знаю. Коза у нас там…

— Так-так… — Чупати пошел к выходу.

В углу сада, около грушевого дерева, Кантор свернул направо и по тропке повел хозяина к паромной переправе.

На берегу реки след кончился. Пришлось ни с чем вернуться к радиофургону.

— Здесь без меня ничего не произошло? — поинтересовался Чупати у радиста.

— Ничего. Полная тишина.

Чупати присел на скамейку в парке. На душе было неспокойно, а понять причины этого беспокойства сержант не мог.

— Старший сержант, вы уже завтракали? — крикнул Чупати радист, не выходя из машины.

Чупати покачал головой и, встав, не спеша направился к грузовику, на котором находился повар.

В это время в домике, где только что побывал Чупати, разыгралась такая сцена.

Мать с тревогой посмотрела на сына, сидевшего за столом, и подумала: «Родного сына не вижу по полгода. Как он изменился…»

— Ну что ты на меня смотришь? — спросил сын.

— Так… — неопределенно ответила мать.

— Скоро кончится наша бедность. Будут деньги.

В голосе сына прозвучали нотки самодовольства.

— Ничего мне не надо, лишь бы ты был дома. А ты все ездишь. Не уезжай ты больше в этот Будапешт. Здесь на заводе прекрасно можно работать.

— «Здесь на заводе»! — недовольно передразнил парень. — А что тут хорошего? Я не понимаю, как ты можешь тут работать? — произнес он вслух, а про себя подумал: «Ну что ж, пусть думает, что я действительно был в Будапеште и работал там на заводе. Если бы она знала, какая у меня „работа“…»

— А чего тут не понимать? — спросила мать.

— Когда-то мы жили совсем по-другому. Я помню нашу квартиру. Неужели ты забыла ту жизнь? А сейчас работаешь, как лошадь. Думаешь, я не помню последнюю волю отца? Почему ты ее не выполнила? Почему мы не уехали на Запад?

— Янчи, сынок, не говори так… — простонала мать.

— Почему я должен страдать? — В голосе сына зазвучали нотки ненависти.

— Мы же здесь родились…

— Какая глупость!

— Господи! — забеспокоилась женщина. — Уж не собираешься ли ты снова меня покинуть? Полгода не был, приехал на несколько дней и снова… Я не сержусь. Ты только пиши. И не делай глупостей, сынок. Я так рада, что тебя снова взяли на завод. У тебя хорошая специальность, и, если ты годика два как следует поработаешь на нашем заводе, тебя могут послать в университет…

— Неужели ты это серьезно говоришь?

— Боюсь я за тебя, сынок, — совсем тихо проговорила мать.

— Чего ты боишься? — спросил сын.

— За тебя боюсь. Сердце у меня не на месте. Скажи, ты ничего не натворил?

— О чем ты говоришь? — Сын подозрительно посмотрел на мать.

— Утром, вскоре после того как ты ушел из дому, к нам во двор приходил полицейский с собакой. В сарай хотели зайти.

— Почему же ты мне раньше об этом не сказала?

— Правда, ты ничего не натворил? — снова повторила с тревогой мать.

Сын, ничего не ответив, выскочил во двор.

Янош Мюллер заперся в сарае. Из угла на него уставилась удивленными глазами коза.

— Ну что вытаращила глаза? — спросил он козу.

«Если бы только знать, что нужно было здесь полицейскому».

Мюллер попытался восстановить в памяти события последних дней. На заводе он ничего подозрительного не заметил: никто за ним вроде бы не следил. День как день, ничего особенного. В отделе кадров не удивились тому, что он самовольно бросил работу в Будапеште. Выдали ему новую трудовую книжку — сказал, что старую потерял… Поверили. Как хорошо, что он, переходя через границу, не выбросил тогда свое удостоверение личности. Никто его не выследил. В автобусе он ехал со знакомыми людьми. Каждый шаг у него был заранее продуман. Правда, за три дня у него не раз спрашивали на улице документы, он показывал — и все сходило. Вот уже два дня, как он заметил на улицах патрули, которых раньше не было и в помине. «Быть может, Лакли привел сюда за собой хвост?» — подумал Мюллер и посмотрел на часы — через несколько минут Лакли снова должен выйти в эфир. Обязательно должен.

Мюллер отогнал козу в другой угол и вынул из-под кормушки несколько нейлоновых мешочков, маску с гривой черных волос. Все это он рассовал по карманам. Взяв в руки мешок и серп, он направился в сторону парка.

— Яношка, подожди-ка! — крикнула ему с веранды мать.

— Пойду нарежу козе немного травы, — ответил сын, не желая разговаривать с матерью. — А на обратном пути зайду на завод.

— Тут тебя спрашивают.

— Кто там еще? — Сын проворно повернулся и побежал к веранде.

— Ты чем так расстроен? — спросила мать.

— Ничем я не расстроен!

— Меня так напугал приход полицейского, — тихо сказала мать.

— Забудь про это. — Мюллер попытался улыбнуться, но улыбка вышла жалкая и вымученная. На террасе Мюллера ожидал какой-то чересчур подвижный человек.