Кант

Как увидим, «разрешение» антиномий Кантом далеко от подлинного их преодоления и глубоко метафизично. Но концепция регулятивного применения разума частично предвосхищает диалектическое существо эвристической трактовки антиномий как ориентира исследователя, нацеливающего его на выяснение путей достижения реального синтеза, а не на доказательство будто бы совершенно одинаковой и вполне точной обоснованности тезиса и антитезиса. Поэтому-то Кант писал, что антиномии чистого разума суть «благотворное заблуждение» (11, т. 4, ч. 1, стр. 438; ср. т. 6, стр. 126). Однако сам Кант сначала занялся именно таким, в действительности не осуществимым, доказательством. Разрешение же антиномий, к которому он затем переходит, далеко от реального синтеза и, как это обнаружится, вообще не есть синтез.

Как бы то ни было, Кант вполне был прав, отказываясь рассматривать выражения типа «А и не-А» как истинные и считая их антиномически «заостренными» проблемами. (Гегель впоследствии внес сюда некоторую неясность, понимая «заостренность» противоречий по-разному.) Итак, антиномии суть не истины, а проблемы (ср. 72). Перед нами «гипотетическое применение разума, основанное на идеях, [рассматриваемых] как проблематические понятия» (11, т. 3, стр. 555). Регулятивная гипотетичность и проблематичность у Канта никогда не становятся твердой истинностью знания, и его антиномиям чужда роль этапа на пути движения от относительных истин к абсолютным. В целом антиномии Канта обладают следующей пятиступенчатой структурой: трансцендентальная иллюзия → формулировка антиномий → доказательство тезисов и антитезисов → разрешение антиномий → регулятивное применение трансцендентальных идей.

В антиномиях Канта нашли свое выражение действительно фундаментальные философские проблемы, хотя они и далеко не исчерпывают всех их. Каждая из них — это такой вопрос, «на который всякий человеческий разум необходимо должен натолкнуться в своем движении вперед». В общем тезисы антиномий представляют идеалистическую точку зрения, а антитезисы — точку зрения метафизического материализма, но вторая антиномия может быть истолкована по-разному, в зависимости от того, что понимать под изначально «простыми частями» — тела-атомы Демокрита или же души-монады Лейбница. В первой антиномии тезис сформулирован в духе религиозных доктринеров, а антитезис соответствует материалистической мысли, но изучение источников этой антиномии приводит к более сложному результату: тезис первой антиномии выведен из деистического учения Ньютона о времени и пространстве, а антитезис — из соответствующей спекулятивной концепции Лейбница. И здесь представлена наиболее сильная, диалектическая часть его взглядов — положение о невозможности времени и пространства вне и независимо от реальных сущностей (см. 47, стр. 152–153; ср. 70).

В конфликте тезисов и антитезисов — большое диалектическое содержание, но только часть его раскрывается Кантом, ибо этот конфликт не находит у него ни органического разрешения, ни выхода в действительный мир.

Трансцендентальная иллюзия не была бы таковой, если бы тезисы и антитезисы антиномий не были бы в равной, и притом в высокой, мере доказательными. Они должны доказываться безупречно с точки зрения тех, кто еще не поднялся до позиций дуализма Канта. В этом случае они, столкнувшись с парадоксальной ситуацией, вынуждены будут искать выхода из нее посредством перехода на позиции этого дуализма. Таков замысел Канта.

Но на деле доказательства тезисов и антитезисов у Канта вообще не получились, в большинстве случаев они несостоятельны, хотя и выглядят замысловато.

Как правило, Кант пытается доказывать апагогически, т. е. от противного. Он доказывает тезис первой антиномии путем ссылки на то, что если допустить противоположное, т. е. безначальность мира во времени и неограниченность его в пространстве, то тогда каждый момент времени завершал бы поток бесконечности, а это невероятно. Аналогично рассуждает он и о пространстве: наличие безграничной его протяженности означало бы существование актуальной бесконечности, а это столь же невероятно.