Вся нажитая родителями движимая собственность была описана судебными приставами. Однако практически ничего у нас не конфисковали. Самое ценное, чем владела наша семья, – это автомобиль, купленный отцом на деньги, заработанные им еще во Владивостоке. Когда пришли отнимать наш «Жигуль» в пользу государства, то перед судебными исполнителями предстал только остов кузова – все автомобильные внутренности растащили на запчасти соседи-автолюбители. Мать, зная, что все равно автомобиль заберут, выставила его во двор на разграбление. Государство, представленное сплоченной командой продажных чиновников, покладистых судей и партийных ханжей, отняло у нашей семьи отца, мужа и сына, так пусть хоть автомобиль не достается этой банде. Так решила мама, и я с ней совершенно согласен.
Девять лет. В один момент была изломана и исковеркана судьба отца. Да и вся наша семья вскоре прекратила свое существование. Узнав о приговоре мать, долго приходила в себя. Бабушка этот удар перенесла также очень тяжело. Я боялся, что к ее двум инфарктам может добавиться третий. На следующий день после приговора она пошла на свидание к отцу и… не узнала его: перед ней предстал абсолютно седой человек – ее сын.
Мы пытались что-то делать, как-то исправить ситуацию. В тот же день мать обзвонила всех, кого только смогла, пытаясь найти хоть кого-нибудь, способного помочь нашей беде. Вот только… Мы были чужими. Те наши знакомые, кто нам тогда сочувствовал, делали это, в основном, шепотом. Те, от кого что-то могло зависеть, в большинстве сами оказались замешанными в этом деле и даже говорить на опасную тему не хотели.
Через три дня, взяв взаймы денег, мать улетела в Москву. Вся надежда была на Генеральную прокуратуру. Все оказалось тщетно – ее не приняли. И, единственное, что она смогла сделать, это написала письмо на имя Генерального Прокурора и оставила в приемной. Даже этого, в тот момент, было много, она боялась, что если напишет письмо в Астрахани и пошлет по почте, то за пределы города оно не выйдет. Конечно же, боялась она не без оснований.
Мы все писали тогда письма. Я написал несколько писем лично от себя, постарался обрисовать нашу ситуацию, как можно доступнее. Я писал о том, что болею с детства и не могу ходить; что отец был единственной опорой нашей семьи; что сейчас нам надеяться не на что и не на кого. Я просил только одного – разобраться в деле «по справедливости». В то время я еще продолжал верить, что справедливость, в конце концов, должна восторжествовать. До суда я считал: если человека сажают в тюрьму, то это не может происходить без причины; я хорошо усвоил поговорку, что «дыма без огня не бывает». Как оказалось в российском правосудии бывает все.
Бабушка писала письма от своего имени и посылала их одно за другим. Она рассказывала о себе, о своей жизни, о нас. Она тоже молила о помощи земных чиновников и ходила в церковь ставить свечки небесным.
Мы слали письма всюду, куда нам советовали «знающие» знакомые: в Генеральную Прокуратуру СССР, в Верховный Суд СССР, в Кремль, в ЦК КПСС, мы писали письма лично Генеральному Секретарю ЦК КПСС. Наступило время, когда Генеральные Секретари ЦК КПСС менялись почти каждый год*(* 1964-1982 – Брежнев Леонид Ильич; 1982-1984 – Андропов Юрий Владимирович; 1984-1985 – Черненко Константин Устинович; 1985-1991 – Горбачёв Михаил Сергеевич), и я уже не помню точно, на чье имя мы писали и кого мы умоляли нам помочь.
А потом мы ждали ответов.
Бабушка и мать ходили к отцу на свидания. Носили передачи. Мы пытались найти людей, имеющих возможность передать отцу самое необходимое. Особенно тяжело было передавать мазь, ту специальную, самодельную мазь от псориаза, без которой его жизнь была невыносима.
Через некоторое время мы начали получать ответы.
Из Генеральной Прокуратуры СССР нам отвечали, что наше письмо переправлено в Генеральную Прокуратуру РСФСР и что нам обязательно должны оттуда ответить. И что дело отца будет внимательно рассмотрено. А из Генеральной Прокуратуры РСФСР нам отвечали, что наше письмо переправлено в Астраханскую областную прокуратуру. И что оно обязательно будет внимательно рассмотрено.
Из Верховного Суда СССР нам отвечали, что наше письмо переправлено в Верховный Суд РСФСР, а оттуда дальше, в Астраханский областной суд. Что дело внимательно будет рассмотрено.
Из Кремля, из ЦК КПСС, из приемной Генерального Секретаря, нам также ответили, что наше письмо, переправлено в Астраханский обком партии. И что дело внимательно будет рассмотрено.
Те, на кого мы жаловались, должны были рассматривать жалобу на самих себя. Что можно придумать циничнее в стройной и хорошо отлаженной бюрократической системе? Система работала безупречно: с равнодушием тупого животного день и ночь пережевывала судьбы людей.