Кандалы для лиходея

– Он ево, гад, ночью порешил. Попов приехал ночью с деньгами, чтобы, значит, наутро деньги господину своему отдать, поскольку не решился беспокоить графа ночью. Яша прознал про это, пришел к Попову и порешил его. Ударил по голове тяжелым. Два или три раза. Для верности. А потом закопал в саду…

– Нашем? – открыла рот вторая кухарка и снова выкатила глаза, слушая смертоубийственные страсти.

– Конечно, в нашем, а каком же? – заворчала на вторую кухарку первая. – Вот почему Попова никто не видел, как он возвернулся. Потому что Яша ево ночью убил…

Вторая кухарка продолжала охать и ахать, а первая молчала и время от времени добавляла в свой рассказ новые детали, будто сама все видела собственными глазами: как главноуправляющий Попов приехал ночью с большим коричневым саквояжем, как Шибуньский, заприметив этот саквояж, загорелся преступным умыслом завладеть деньгами и, придя в комнату к спящему Попову, убил его вывинченной из стула дубовой ножкой, ударив не два-три раза, а целых семь. А потом закопал труп Попова в саду, под старой развесистой яблоней…

Полковник Руднев, прочитав донесение секретного агента и выслушав его на словах, поспешил к Власовскому, поскольку знал, что тот принял дело об исчезновении главноуправляющего имениями графа Виельгорского Попова и взял его под личный контроль. А потом они оба поехали в меблирашки, чтобы побеседовать с их держателем Яковом Шмулевичем Шибуньским и этими двумя кухарками…

* * *

– Это черт знает что! – Яков Шмулевич был само негодование и возмущение. – Я ничего не знаю об исчезновении господина Попова! Еще вы бы спросили у меня, какое настоящее имя у Джека Потрошителя!

– А как, позвольте спросить, его настоящее имя? – строго посмотрел на держателя меблирашек помощник обер-полицмейстера полковник Руднев, задавший этот вопрос, как показалось Шибуньскому, на полном серьезе. На что, захлебнувшись от возмущения, Яков Шмулевич только и нашелся, что прошипеть сквозь зубы:

– Ну, знаете ли, господа…

– Не стоит так волноваться, господин Шибуньский, – сощурился Власовский. – Мы ведь вас только спрашиваем.

– Да, сугубо из чистого любопытства, – добавил Руднев без улыбки и даже малейшего намека на сарказм.

– А я вам только отвечаю! – тряся вторым подбородком, продолжал кипеть от негодования Яков Шмулевич. – Я ничего не знаю про исчезновение господина Попова. В дом мой он не возвращался, и где он находится в настоящее время, я не знаю и знать не желаю.

– А может, вы его в саду под яблонькой закопали? – притворно-ласково спросил полковник Руднев и наконец ядовито улыбнулся. – А денежки его, что он привез для его сиятельства графа Виельгорского, вы себе прикарманили. И теперь шикуете на них со своей варшавской любовницей.

Шибуньский приоткрыл рот. С таким выражением лица он застыл почти на минуту. Потом, сморгнув, спросил:

– А это откуда вам известно?

– Нам известно все, – твердо заверил его Александр Александрович. – Так что запираться бесполезно. Лучше все чистосердечно нам рассказать, а мы с господином Рудневым подумаем, что сможем для вас сделать…

– Но… мне нечего вам рассказывать, – почти простонал Яков Шмулевич и закрыл лицо руками.

– Ясно, – резюмировал произведенный разговор обер-полицмейстер. – Признаваться вы упорно не желаете. Хочу сразу вам сообщить, господин Шибуньский, что прямых улик у нас против вас нет, а это означает…

– Ну… Вот видите! – оторвал ладони от покраснелого лица Шибуньский. – Значит, я не…

– А это значит, что мы приложим все силы к отысканию таковых… – не дал договорить подозреваемому Власовский.

Вначале держатель меблированных комнат не понял значения последней фразы, произнесенной обер-полицмейстером. Полностью Яков Шмулевич вкусил ее значение, когда увидел полтора десятка полицейских, причем некоторые из них были с лопатами…

Весь сад был перекопан вдоль и поперек. Причем полицейские, проделав шурфы и накопав ямы, вовсе не собирались потом их закапывать, отчасти потому, чтобы было видно, что в этом месте работа производилась, а отчасти – из-за лени. Ведь обер-полицмейстер и его помощник приказывали копать, а не закапывать.

Все шестнадцать меблированных квартир были тщательнейшим образом досмотрены. Вскрывались полы, простукивались стены, отодвигались мебеля. Постояльцы с трудом потом узнавали свои комнаты, которые приводила в порядок после обыска немногочисленная прислуга Шибуньского. Несколько из снимавших комнаты граждан рассчитались и съехали, косясь на полициантов и бледного держателя меблирашек, проклинающего все на свете и в первую очередь московскую полицию.

– Вы распугали всех моих постояльцев, – в отчаянии заламывал Шибуньский руки, но Власовский и Руднев оставались невозмутимы. У них имелась версия, и ее следовало отработать. Пусть для этого и надлежало перекопать весь придомовой сад и вскрыть полы во всех комнатах доходного дома.

Оставался подвал.