Камуфлет

Имея большой опыт успокоения всяческих слез, Родион Георгиевич быстро привел девицу в чувство. И тут выяснились совершенно удивительные обстоятельства.

В одиннадцатом часу утра явился Ленский и заявил, что никуда не уехал и более того, не уезжал. У него были безотлагательные дела, которые закончились полным фиаско. Но подробности сообщить отказался. Был он страшно взволнован, рассержен и крайне торопился. Причину столь внезапного визита объяснил просто: ему требуется завещание Одоленского. Вернее, не само завещание, а та половина листа, которую надо предъявить стряпчему. Князь составил душеприказную странно: все состояние, дома, счета в банках и даже мотор должны были отойти предъявителю оторванной половины листа, на котором и были изложены все условия рукой Его светлости. Почему-то Ленский был уверен, что вторая половина хранится у Берсов. Сколько Антонина ни уверяла, что этого быть не может, он не слушал. Ленский словно обезумел – скидывал книги, проверяя каждую, срывал картины, распарывал обшивку кресел и даже перевернул стол, надеясь обнаружить пропажу. Но так ничего и не нашел.

– Почему он был уверен, что завефание здесь? – задумчиво, как мог, спросил Ванзаров.

Антонина жалостно всхлипнула:

– Я не знаю, поверьте…

– Может быть, дядя что-то утаил?

– Это на его совести…

– У стряпчего Выгодского искать не пытался?

– Откуда мне знать…

– Куда Ленский мог двинуться теперь?

– Мне кажется, он собирался обыскать нашу дачу…

До Озерков даже на сумасшедшем лихаче ехать не меньше полутора час. Если Ленский был здесь два часа назад, у него приличная фора. Но не испробовать такой шанс – просто грех.

Родион Георгиевич приказал девушке напиться чаю или водки, уж как получится, запереть дверь, никуда не уходить, и открывать лично ему и никому более.

Августа 10 дня, ближе к двум, жары не чувствуется. Дача по Финляндской железной дороге

Никому более не позволено приближаться. Оцепление задерживало любопытных на дальних подступах. Да особо желающих одолеть кордоны жандармов и людей в штатском, за которыми незримо чудились «гороховые пальто», не наблюдалось. Даже местные городовые топтались поодаль, не желая лезть не в свое дело. И так понятно: революционеров ловят. Видать, филер пронюхал про подпольную типографию или склад оружия, их на дачах за милую душу прятать. Вот «охранка» и прихлопнет всех разом. Зря, что ли, столько народу нагнали?

Внезапно на дачную дорожку влетела взмыленная лошадь, а за ней скрипящая пролетка. Пассажиров было двое, и выглядели они, не к месту, странно. Один – в роскошном сюртуке, какой на приемы только надевать, да еще со шпагой между колен, другой в приталенном костюмчике, вышедшем из моды лет десять назад. Господа равнодушно поглядывали на жандармские чины и штатских, с некоторыми обменивались приветливыми кивками и беспрепятственно приблизились к окруженной даче. Остановить их никто не решился. Видимо, серебряные петлицы коллежского советника внушали некоторое уважение. Все же нашелся жандармский поручик, который схватил под уздцы кобылу и заявил:

– Прошу простить, ваше высокоблагородие, дальше нельзя.

Коллежский советник бодро спрыгнул в траву, чуть не зацепив шпагой порожек, приказал позвать старшего и огляделся. Дачу Берсов от арендованных владений семейства Ванзаровых отделяло два сада.

Ротмистр подошел быстро, но выглядел неважно: посеревшее лицо, глаза красные, как от бессонницы:

– Что вам здесь надо? – спросил он охрипшим от команд голосом.

– Хочу оказать помофь в поимке злоумышленника, – ответил Ванзаров.

– Справимся без вас.

– Позвольте один вопрос: уверены, что он прячется на даче?

– Без сомнений.

– Готов доказать обратное.

– Что это значит?

Родион Георгиевич предложил отойти в сторонку и, оказавшись в относительном уединении, сказал тихо, но уверенно:

– Мне все известно, Вадим Францевич. Модль уставился на него:

– О чем это вы?

– О камуфлете.

– Не понимаю.

– Согласны выслуфать до конца? Ротмистр кивнул.

– Хочу заверить: у меня нет к вам чувства личной обиды, – сказал Ванзаров с той искренностью, которую ни с чем не спутаешь. – Вы отменный специалист и, видимо, выполняли приказ. Но от этого преступление легче не становиться.

– Какое преступление? – не удержался Модль.

– Убийство семи взрослых и попытка убийства ребенка. Тончайфий обман, сплетенный вокруг них, к делу не прифьефь. Кстати, Менфиков-то понял, что его провели, за секунды до смерти, пытался сказать, но выдавил лифь «нас… убьет». Выговорить «наследник» – жизни не хватило. И Выгодский понял уловку, но тоже поздно, так что уже в собственной крови «галочку-птичку» рисовал. Указывал на серебряного феникса.

– У меня нет времени на фантазии, – устало сказал ротмистр. – Факты излагайте.