«Начальнику V сектора,
действительному члену
Академии IV уровня
г. Калганову-Брёвину В. М.
от сотрудника I уровня
Константинова А. П.
Заявление
Уважаемый Вольдемар Модестович!
В связи с успешным ходом проведения чистящего эксперимента в режиме творческого сочетания прошу Вас ходатайствовать о присвоении мне уровня II. Ввиду того, что я не был своевременно информирован относительно нового порядка финансовых аспектов взаимодействия Академии с Материком, прошу Вашего разрешения на списание расходов в порядке, ранее установленном и согласованном Вами лично.
Подпись. Дата».
Это я хорошо загнул: «успешным ходом проведения» и «относительно порядка аспектов», должно ему понравиться. А сумму не будем, начальство не грузят мелочами. Отксерим — и вперёд.
Знакомая монументальная вывеска. Его высочество восседает живым изваянием. Мечта Церетели.
— Разрешите, Вольдемар Модестович?
Руки не подаёт. И правильно: нас много, а начальник один, рук на всех не напасёшься.
— Вольдемар Модестович, приглашали?
Начальственный взгляд затуманился, на лбу выступили морщины раздумий.
Берём быка за рога.
— У меня тут как раз заявленьице, резолюция ваша требуется.
Осанистый Вольдемар принимает бумаги. Придвигает хрустальную шкатулочку, ту самую, что я в первую встречу заприметил. Крышку долой. На свет появляется стержень-восьмигранник, сотни бриллиантовых радуг слепят глаза. Что же это?
Разнимает стержень на две части. На большей половинке — перо из розового золота. Авторучка! Да это же «Монтеграппа», бесценное сокровище. На Материке таких — раз, два и обчёлся. И стоит миллион евро.
Неужто подпишет? Чудом ювелирного искусства?
Но нет, пока нет; основательно знакомится со вторым экземпляром. Господи, зачем это ему?
Изумлённый взгляд столоначальника:
— Так ведь это одно и то же?
— Конечно, три экземпляра. Один штук в кадры пойдёт, другой в бухгалтерию.
Суровеет Вольдемар, бумаги в сторону. Совсем стал мрачный.
— А ведь мы… э-э… как вас там…
— Александр Павлович.
— Да, да… Так вот. Мы не за этим тебя звали.
— Готов любую выполнить задачу, поставленную вами, Вольдемар Модестович.
Сделав почтительное лицо, я приподнялся.
— Ты мне это прекратите. Молчать надо, когда со старшими разговариваешь.
Брёвин убрал «Монтеграппу» в хрустальный гробик.
Ё-мое! Выдержу ли?
— Так вот, э-э… как вас там… (Я смолчал). До нас дошли сведения, что в стенах Академии вы слов не таких употребляете. Выражения используешь всякие, которые возбраняются (У, ё…!). И тем самым производите, — выдвинув верхний ящик, он скосил туда взгляд, — производите структурно-лингвистическое… хм… попорчение языковой ментальности.
— Простите, Вольдемар Модестович, не понял. Попу… чего? В смысле — кого? Или уж тогда — чью?
— Ты мне это прекратите, понимаешь, — насупился он. — Нельзя так вести. Вы попортили лингво-вербальные межличностные отношения в нашем секторе. Как результат — отдельные члены заразились и, невольно будучи, тоже применяют.
А, всё равно не подпишет.
— Хотите сказать, я навёл порчу на лясоточение?
— Э… как вас там… под нашим эгидом числишься, а слово «порча» применяете? У нас учреждение научное, а не секта фанатичная. А потому употребляем выражения (очи долу), адекватно отражающие смысл, имманентно присущий именно этим словам и выражениям. Я доступно излагаю?
Ох, блин, тяжело дышать в газовой камере. Но где ж я слышал эту изощренно-хамскую, изящную до гениальности фразу:
Стоп, что-то не так. Молчит. Калганов молчит — это ж надо. Ага, ответа ждёт. На предмет доступности. Похоже, он свои труды на мне проверяет? Терять нечего, немного нажмём.
— Насчет доступности я бы так сказал, Вольдемар Мудестович (лишь буква поменялась, но как отчество стало… имманентнее, что ли), — он вздрогнул, но не ответил.
— Крайне глубокий дефицит освещения вопроса, практически адекватный таковому в анусе у американца африканского происхождения. Непонятно? Темно, говорю, как у негра в жопе. Так доступно? Видите, очень даже имманентная адекватность получается, Вольдемар… Мудистович.
Да, такого Калганова-Брёвина я ещё не видел!
Он вскочил и навис грозовой тучей: