Камикадзе на прогулке

Но нет — я не ослышалась! И до меня, дуры, наконец дошло, для чего телевизионщики предлагали мне такие большие деньги. Мы просто разговаривали на разных языках, не понимая друг друга. Им заказали клубничку с обнаженкой — потому и снабдили таким запасом денег. Думали, что все покупается и продается. А я-то думала, что их в первую очередь интересуют сведения о новых возможностях и операциях, которые теперь можно сделать на моей операционной.

В общем, я не стала дожидаться Пабло и полисменов и выставила наглого телевизионщика и его помощников взашей. Своими силами. Менеджера, чуть не придушив в силовом захвате — пинком под зад отправила прямо за двери. Остальных — за шиворот. Вместе с разбитой видеокамерой, которую выронил из своих рук испуганный растяпа-оператор, отпрыгнувший от меня, когда я хотела отправить его вслед за обнаглевшим менеджером. Охранники у входа в мою Штаб-Квартиру просто обалдели, но под мою горячую руку соваться не захотели. Себе дороже будет. Даже помогли сьемочной группе побыстрее покинуть мой дом, многозначительно придерживая рукой свои однозарядники-винтовки.

Драться телевизионщики совершенно не умели. Тем более, они не были генетически модифицированными — силенки у них не те. Поэтому, увидев, что я не в себе от ярости, двое из них ретировались из моего дома самостоятельно. Хорошо хоть никому костей не переломала…

Пабло Каррера, прибежавший на шум, бросился меня успокаивать — я к тому времени залилась слезами от обиды. А затем, разобравшись, помрачнел и так странно, жестко прищурился. В общем, наши вояки препроводили всю сьемочную группу в тюрьму, где они и просидели до утра — за аморальное поведение и нарушение порядка. Парочке репортеров за эту ночь в камере намяли бока местные арестанты — боюсь, не без наущений Пабло Каррера.

Пардон, у нас не гролловские люксы-камеры, а самые обычные. И, кажется, американцы подзабыли, что находятся на территории, в основном, католической и православной страны. С несколько иными представлениями о том, как надо вести себя в приличном обществе. А преступники, сидевшие в камере, каким-то образом узнали, что американцы оскорбили Пчелку.

Вот такая, блин, пропасть между этикой и моралью двух цивилизаций — американской и испанской. Американцы даже не сообразили — в чем же они провинились перед испанской Фемидой, и за что их арестовала полиция Корто? Ведь они сделали самое обычное коммерческое предложение — даже об условиях контракта договориться не успели! Ну что тут такого!?

Так что избитому менеджеру пришлось отсиживаться до утра в одиночном карцере. Чтоб ногами не запинали наши криминальные авторитеты и Рейдеры. Сами понимаете, что за здоровьем арестантов и проведением срочных медицинских операций в тюрьме Двадцать Пятого следила я. Поэтому, некоторые арестанты на меня уже не сердились за то, что я участвовала в их задержании. Даже, увидев меня в деле, немного побаивались.

Я же тогда расплакалась, и целый вечер меня трясло от стыда и боли. Хотя, казалось бы — отчего мне было так переживать? Я даже за разбитую камеру перевела денежный счет на имя владельца-оператора — камера-то была ни при чем.

Репортеры и оператор очень возмущались. И я тоже — ведь вспомогательный персонал сьемочной группы в этом скандале не был замешан. Я-то знала, откуда у главного менеджера был такой заказ — руководитель одного телеканала Новой Калифорнии давно на меня свой глаз положил, из-за моей фотогеничности. Да и то, что моя мама выступала несколько лет певицей в известной группе, пока не вышла замуж за папу — играл немаловажную роль для развитой индустрии развлечений американских городов-государств.

Ему очень понравилась моя искренняя белозубая улыбка, когда я давала интервью по центральному каналу, сразу же после уничтожения над небом Новой Калифорнии трех малых и одного Королевского Смерча-Убийцы. Я даже им приблизиться к городу не дала — расстреляла их Армагеддонами километрах в пятидесяти над городом-столицей южных округов Федерации. Поэтому действительно была очень довольна — ни разу не промахнулась.

Руководитель канала считал, что все в этом мире покупается за деньги. Считал это само собой разумеющимся — вполне этичным и моральным. Мол, это только вопрос соответствующей цены. И мой отказ участвовать в каком-то рекламном ролике, когда я дежурила в Новой Калифорнии, его больно ударил по самолюбию. А у меня просто не было ни времени, ни, главное, желания рекламировать новую зубную пасту и сверкать на экране своей улыбкой. Делать мне, что ли, больше нечего? Пусть брэндом известной зубной пасты становится кто-то другой, и сияет там своей белозубой улыбкой.